В тине адвокатуры
Шрифт:
— Какой же широкий и более подходящий для меня путь я бы могла избрать, по-вашему мнению?
— Какой какой?! Какой угодно. Женщина с такой обаятельной внешностью имеет полное право всестороннего выбора! — восторженно заговорил он, пожирая ее глазами и забывая даже о том, что этим может набить ей цену.
Под ее разжигающе-вызывающими взглядами проснулась его животная натура. Желание обладать ею, и как можно скорее, было единственною его мыслью. Он даже подвинулся на край кресла и перегнулся к ней через стол.
— Это комплимент и фраза, а мне нужен ответ. Какой же путь? — настойчиво спросила
— Боже мой! Неужели найдется хотя бы один человек в мире, который за обладание вами не положил бы к вашим ногам себя самого, свои средства, свое богатство, не окружил бы вас комфортом, не сделал бы вашу жизнь — жизнью полновластной царицы?
Он пытливо поглядел на нее.
— Себя самого, свои средства, свое богатство, — задумчиво повторила она. — Вы не упомянули об имени!.. Но хорошо: я понимаю и переведу вашу поэтическую шараду на прозаический язык: вы советуете мне идти в содержанки?..
— Пошлое слово…
— Но все-таки слово… — перебила она. — Да не в этом дело! Допустим, что я с вами согласна, но где найти такого человека?
— Он перед вами!.. — захлебываясь, проговорил Гиршфельд, вскочив с кресла.
— Вы?..
— Да, я!.. Я богат, я устрою вашу жизнь, как вы пожелаете, я не остановлюсь перед безумными тратами.
Он стремительно бросился к ней. Она отстранила его рукой и встала.
— Не спешите, я еще не выбрала вас своим содержателем, — со смехом сказала она.
Он почувствовал, что этот смех леденит его кровь.
— Согласитесь! Я люблю вас, страстно, безумно!.. — задыхающимся голосом говорил Гиршфельд.
Он, весь дрожа, приближался к ней. Она отступала, и, дойдя задом до баллюстрады террасы оперлась на нее обеими руками.
— Люблю! — с иронией ответила она. — Не так же ли, как вы любили княгиню и княжну?..
— Княжну?.. — почти прошептал он, побледнев.
— Да, княжну… Но хорошо… Я согласна неограниченно пользоваться вашим богатством… Вот вам моя рука.
Он оправился и прильнул к этой руке долгим, страстным поцелуем.
— Это задаток…
— Нет, это прибавка к полученной уже вами за меня плате.
Он поглядел на нее испуганно вопросительным взглядом.
— Я вас… не… понимаю…
— Вам заплатила за меня княжна Маргарита распиской княгини, — в упор сказала она.
Он, как пораженный ударом молнии, упал на асфальтовый пол террасы.
Александра Яковлевна медленно прошла в комнаты и позвонила.
— Господину Гиршфельду дурно, — сказала она явившемуся на звонок лакею.
Тот бросился на террасу. Она прошла к себе наверх.
IX
Первая петля
Николай Леопольдович очнулся в бывшем кабинете Александра Павловича на той самой отоманке, на которой умер старый князь. На его голове лежали холодные компрессы. Кругом суетилась сбежавшаяся прислуга. Помутившимся, полубессознательным взглядом обвел он окружающую его обстановку и вдруг стремительно вскочил с дивана. Он припомнил все: и прошлое, и настоящее. Схватившись за голову, еще мокрую от упавшего при его быстром движении компресса, он зашагал по кабинету. Прислуга в недоумении столпилась в дверях.
— Мне лучше!.. Уйдите!.. Я позову, когда надо, — отрывисто сказал он, заметив наконец посторонних.
Все
«На этой самой отоманке, — подумал он, — видел я его восемь лет тому назад мертвым, отравленным, по моему наущению, княжной. Это было началом ее преступной деятельности, за которую она так недавно расплатилась двенадцатилетней каторгой. Бедная Лида, — хрупкое, нежное создание! И ты была раздавлена колесницей современных искателей золотого руна! — припомнил он симпатичный образ сестры княжны Маргариты — Лидии, припомнил лежащею ее в гробу с неземной улыбкой спокойствия на устах, того спокойствия, которое было отнято у нее в последние дни ее жизни, отнято при посредством гнусной интриги».
Он был страшен под гнетом воспоминаний; глубокие морщины избороздили его лоб, остановившиеся глаза готовы были выскочить из орбит. Крупные капли пота, выступив на висках, медленно текли по щекам… Он все продолжал стоять, как вкопанный. Искаженное предсмертной агонией лицо княгини Зинаиды Павловны восстало в его воображении… Он припомнил, по рассказу княжны Маргариты, подробности ее отравления в гостинице «Гранд-Отель» в Т. Волосы у него поднялись дыбом… он задрожал… Вот и камера, т-ской тюрьмы, княжна Маргарита в арестантском платье, с глазами, пылающими гневом, с выражением презрения и непримиримой ненависти на лице.
— Вон, подлец! — прозвучали в его ушах последние слова княжны арестантки.
Он захохотал. То был адский хохот безграничной злобы, хохот безграничного отчаяния. Чего достиг он? Положения? Богатства? Да! Но разве все это не здание, построенное на песке? Одно дуновение ветерка, и все, все разрушено, ни от чего не останется и камня на камне. Позор, позор, позор!.. Он снова заходил по комнате, и наконец скорее упал, нежели сел в кресло, закрыв лицо руками. Несчастный, он думал, что с окончанием суда над княжной прекратятся его мучения, что вердикт присяжных над его сообщницей спасет его от возмездия, оградит его от прошлого непроницаемой стеной: что если он сам и не забудет его, то никто не осмелится ему о нем напомнить, что все концы его преступлений похоронены в могиле княгини и так же немом как могила сердце каторжницы-княгини, а между тем…