В тине адвокатуры
Шрифт:
Таковы были главные воротилы дела театра кружка и помощники директрисы, Анны Аркадьевны Левенберг, по театру Львенко.
С ними-то, в момент приезда Николая Леопольдовича, и вела она серьезную беседу на тему ожидавшегося, обычного впрочем, за последнее время, финансового кризиса. Говорил, впрочем, только один Писателев; Васильев-Рыбак молча прихлебывал из стакана лимонад с коньяком.
— Так, Анна Аркадьевна, нельзя! Так может все дело рухнуть, а если нет, то наверно выскользнуть из наших рук; на него
— Как! Сократить труппу?! — воззрилась на него Анна Аркадьевна.
— Так, на треть! У нас набрана чертова пропасть совершенно ненужных людей.
— Не могу же я им отказать от места среди сезона и пустить по миру! У них, наконец, контракты!..
— У большинства давно нарушены ими самими. Они своевольничают, а их не только не выгоняют, но даже не штрафуют. Так нельзя!
— О штрафах я уже распорядилась, но сокращать, выгонять…
Анны Аркадьевна задумалась.
— Это не честно, — добавила она.
— Такая фраза неуместна при коммерческом предприятии; тут нужно думать о своей собственной шкуре, — язвительно заметил Писателев.
— Я не торговка, — отпарировала Львенко.
— А надо быть ею, чтобы вести такое дело! С одной идеей о служении чистому искусству — далеко не уедешь.
— Тогда лучше пусть гибнет дело…
— Без денег оно и так погибнет, а между тем деньги вам предлагали на днях — хорошие: десять тысяч вносила эта барыня (вы сами рассказывали) за одно лишь право поступить на сцену кружка, а вы…
— Но ведь она кокотка… — вспыхнула Львенко.
— Так что же? Все они кокотки… — хладнокровно решил Матвей Иванович.
В это время вошел капельдинер с карточкой Гиршфельда.
— Вот, — воскликнула Львенко, — может быть сам Бог его посылает, чтобы спасти меня. Через него и даже у него можно достать деньги.
— Да, если вы ему нужны… — ставил Писатслев.
— Значит нужна, коли приехал!.. Проси!.. — кинула она капельдинеру.
Тот вышел.
— Меня всегда оправдывала надежда на Провидение: в последнюю минуту, но помощь явится…
— На Бога надейся, да сам не плошай, так-то, барынька, — фамильярно потрепал ее по плечу Андрей Николаевич, допив свой стакан и удаляясь из конторы вместе с Писателевым.
На пороге они столкнулись и поздоровались с входившим Николаем Леопольдовичем.
— Каким вас ветром занесло, дорогой мой? — встретила его Анны Аркадьевна. — Я вас не видела ни у себя, ни в театре, кажется, целую вечность.
— Напротив, я усердный посетитель этого храма искусства, но отнимать у его главной жрицы драгоценное для нее и для общества время было бы, с моей стороны, преступлением, — заметил он, садясь в кресло.
— Знаю я вас: всегда вывернется! Нет, кроме шуток:
— Не премину воспользоваться, если позволят дела… Все дела, да дела! — вздохнул Гиршфельд. — Я и сейчас к вам по делу…
Анна Аркадьевна молчала, вопросительно глядя на него.
— Начну без обиняков. Я слышал, что дело-то у вас, несмотря на успех, очень и очень швах…
Она открыла было рот для возражения.
— Главное, скажите откровенно! От этого зависит дальнейшая наша беседа и, может быть, крупная поддержка дела…
— Если предложение компании, то я на это не пойду, начала одна и погибну одна.
— Погибну… Значит швах!.. Успокойтесь: не компании… Отвечайте же, — очень швах?
Она наклонила голову в знак согласия.
— Сколько надо?
«Сказать больше, — мелькнуло в ее голове, — лучше будет».
— Тысяч двадцать, — произнесла она вслух.
— Двадцать? Не много ли?
— Minimum, minimum! — заторопилась Анна Аркадьевна.
— Двадцать, — повторил Гиршфельд, — а обеспечение?
— Вексель и закладная на театральное имущество, декорации…
— Оно таких денег не стоит, — ну, да все равно.
— Как не стоит? Оно стоит в пять раз больше! — вспыхнула Львенко.
— Стоило, дорогая; но товар не ходкий: куда с ним денешься, если продавать?..
— Я до этого не допущу…
Гиршфельд усмехнулся.
— Это все ищущие денег говорили, говорят и будут говорить. Ну, да я сказал — все равно… Двадцать тысяч будут у вас хоть сегодня, но…
Он остановился.
— Что же но? — уставилась на него она.
— С условием…
— С каким?
В коротких словах передал Николай Леопольдович желание Александры Яковлевны Гариновой.
— Это невозможно! — категорически заявила Анны Аркадьевна, внимательно выслушав Гиршфельда.
— В таком случае, прощайте! — вставая, сказал он.
«Без денег оно и так погибнет, — пронеслась в ее уме фраза Писателева, — а двадцать тысяч спасут все дело. Надо решиться».
— Подождите, — остановила она его. — Ну, хорошо, я приму ее, положу ей триста рублей месячного жалованья. Я слышала от Марина, что она хорошая актриса на молодые роли; но зачем же я поеду сама просить ее? Это унижение! Этого не делается…
— Я не могу изменить ни на йоту этого каприза взбалмошной женщины: я только передаю вам условия. За исполнение их я доставляю вам двадцать тысяч. Поверьте, что в другом месте вы под залог вашего театрального имущества не достанете и пяти. Решайте!
В уме Львенко происходила борьба.
— Хорошо, я согласна, я пойду! — нервно хрустнула она суставами пальцев.
— В день подписания с нею контракта мы пишем вексель, совершаем закладную, и вы получите деньги. Значит, по рукам?..