В тисках
Шрифт:
Ну хватит! Лучше заняться ужином. Будь ее воля, она приняла бы снотворное и сразу же легла бы спать, не дожидаясь Филиппа, который наверняка отругает ее за звонок в бар. Но как раз зазвонил телефон. Это оказалась Симона.
— Можно с тобой встретиться через час? Мне кое-что надо тебе сказать. Я долго не решалась, но это важно.
— Знаешь, я как раз складываю вещи. Нельзя подождать до завтра?
Симона колебалась. У Марилены возникло странное чувство, что сейчас действительно решается нечто важное. Такие ощущения она испытывала уже не раз. Если кузине надо с ней встретиться, что ж…
— Ладно, — сказала Симона. — Ты права. До завтра.
В зале ожидания собралась небольшая толпа друзей, деловых знакомых, зевак. Последние рукопожатия, последние поцелуи. Ждали Филиппа с билетами. Он чуть в стороне разговаривал с пилотом компании Леу. Марилена, которая уже начала сильно нервничать, пошла за ним.
— Послушай… пойдем… Дядя волнуется.
— Начинается. — И, повернувшись к собеседнику, добавил: — Напиши обо всем. Нельзя же допустить, чтобы нами вот так помыкали.
В памяти Марилены каждая деталь запечатлевалась с чудовищной ясностью. Полицейский, проверявший документы, был рыжим, и от него пахло табаком. Таможенник, толстяк с голубыми глазами навыкате, счел необходимым пожать руку Леу.
— Неужели это правда? Вы уезжаете?.. Но ведь вы вернетесь! Все всегда возвращаются.
Стюардесса ждала у двери перед выходом на взлетную полосу. «Ей нужно сделать завивку», — подумала Марилена. Под палящим солнцем стоял громадный блестящий «боинг». Да в нем задохнешься!.. Она начинала испытывать смешанное чувство опьянения, эйфории и тревоги. «Что со мной? — повторяла она. — Все остальные совершенно спокойны. Я просто идиотка». Пассажиров было не много, около пятидесяти человек. Кое-кто из знакомых. Много мужчин. Деловые люди возвращались в Европу. Сами собой образовались группы. Филипп, чувствуя себя как рыба в воде, переходил от одной группы к другой. Он умел завязать разговор с кем угодно, вызвать на откровенность и сразу же обменяться адресами, номерами телефонов. Марилену это всегда возмущало. И теперь вот тоже, одетый в тенниску и светлые брюки, волосатый, загорелый, он протягивал зажигалку к сигарете, которой только что угостил, смеялся, самодовольно оглядывался вокруг, кричал, увидев знакомое лицо:
— Смотри-ка, и вы тоже здесь?
Он оставлял одного и переходил к другому с любезной непринужденностью. Марилена опустилась в удобное широкое кресло. Что ее ждет впереди? Подошла Симона.
— Как дела?.. Ты неважно выглядишь. Извини за вчерашний звонок… Просто напала хандра. Расскажу… в Париже… когда все успокоится… Здесь при папе нельзя.
— Это касается его?
— И да и нет. Скорее, это касается нас с тобой. Знаешь, в жизни не все просто.
По громкоговорителю объявили посадку на рейс 317.
— Это наш, — сказала Марилена.
Словно удар в сердце. Марилена слегка задыхалась. Филипп! Где он? Ей хотелось чувствовать его рядом. А вот и он, подбежал, шаря по карманам.
— Идите… Идите… Вот билеты. Да, они все у меня.
Леу ковылял далеко позади, Марилена нервничала, ей хотелось взять его за руку, чтобы он шел быстрее. Филипп нес какой-то вздор стюардессе, обогнал их, продолжая шутить, как будто обе женщины, поддерживающие больного старика, были ему незнакомы. Асфальт уже раскалился. Занимался прекрасный день.
— Подержи мою сумочку, — вполголоса сказала Симона. — Я сама. Одна я лучше справлюсь.
Она взяла отца за талию. Стюардесса уже стояла вверху трапа и смотрела на них. Филипп первым вошел в салон, возможно, он займет хорошие места. Но какое это имеет значение, если произойдет катастрофа? В голове Марилены как мухи жужжали фразы из газет: «Обломки рассеялись на сотни метров… искалеченные трупы… неопознанные останки…» А начинается все именно так, как сейчас… улыбающиеся лица, чем-то занятые руки, радостное возбуждение, самолет, который выглядит таким же надежным, как корабль. Ни малейшего признака уже возникшей опасности. Или все-таки знамение существует — какое-то инстинктивное сопротивление, нежелание поставить ногу на первую ступеньку трапа?..
Симона с отцом медленно поднимаются. Марилена осталась последней. Все, поздно. Напрасно она говорила: «Не хочу… Зачем меня вынуждают?.. Я могу остаться здесь». Теперь она должна идти. Потому что она себе не принадлежит, потому что уже давно любая мысль, любое движение подводили ее к этой поездке, и именно это называют судьбой… соединение незначительных побуждений, мелких причин, когда считаешь, что выбираешь ты, а на самом деле выбирают тебя.
Она поднялась на одну ступеньку, потом на другую, в последний раз оглянулась назад… моя страна… моя родина… все это слишком глупо… Стюардесса просит ее войти. Внутри она увидела длинные ряды кресел, иллюминаторы. Выглядит все спокойно, интимно, тихо, удобно… Филипп занял места неподалеку от туалета. Он прошептал на ухо жене: «Из-за твоего дяди, понимаешь… Лучше пусть будет рядом». Симона усадила отца, помогла ему пристегнуть ремень.
— Хочешь сесть у иллюминатора? — спросил Филипп.
У Марилены нет никаких желаний, никаких стремлений, ей теперь все равно. Очень жарко. Она немного задыхается. Сиденье узкое. Колени неуклюже упираются в спинку переднего сиденья. Она пытается усесться поудобнее. Потом у нее пропало желание двигаться. Она пристегнула ремень и закрыла глаза. Если бы было можно сразу заснуть и проснуться в Париже… Она понимает, что это смешно, что она ведет себя как ребенок. Но она также знает, что животных охватывает страх задолго до землетрясения, а ей сейчас страшно. Когда заработали двигатели, она вся сжалась, впилась руками в подлокотники. Из громкоговорителя лился приятный невозмутимый женский голос. Она не слушала, замкнулась в себе. Мощная машина сдвинулась с места, медленно поехала, шум моторов сделался еще более резким. Под колесами проносились стыки бетонных плит.
— Ну как дела? — спросил Филипп.
Его голос доносился как бы издалека. Марилена не ответила. Шум еще больше усилился. Кресла начали трястись. «Боинг» наконец оторвался от земли. Марилена помимо своей воли приоткрыла глаза и увидела через иллюминатор, как убегает, исчезает взлетная полоса. От мощного подъема свело желудок.
— Видишь, — сказал Филипп, — совсем не страшно. И это при том, что у нашего пилота не совсем легкая рука.
Марилена немного осмелела и глубоко вздохнула.
— Если хочешь, отстегни ремень. До Диего-Суареса можно ни о чем не думать.
Марилена уселась поудобнее, машинально поправила прическу, скрестила ноги. Она возвращалась к жизни. Командир корабля поприветствовал пассажиров, сообщил о деталях полета, о температуре за бортом, причем все это говорилось домашним, благодушным тоном. Марилене захотелось обозвать себя дурой. Она понемногу освобождалась от страха, но все же он полностью не исчез, ведь ее не покидало острое чувство, что она висит над бездной, что под ногами пустота. При малейшем покачивании она опять замкнется в себе. Филипп направил на нее вентилятор. Теперь ей стало лучше, лоб и щеки освежает воздушная струя.