В тисках
Шрифт:
Он вернулся в палату, куда его поместили вместе с тремя другими пострадавшими. Им досталось больше. У них разного рода переломы. Но у всех радостно светятся глаза оттого, что они вновь обрели жизнь. Филипп лег на свою кровать. На руке у него глубокая рана, доставляющая большие страдания. Он потерял много крови. Вот почему ему трудно собраться с мыслями, четко их проследить. Прежде всего, кто их знает? Фортье. И естественно, экипаж. Все они погибли. Самолет развалился на две части. Передняя часть разрушилась и сгорела. Задняя проскакала по земле, как огромное колесо, по пути у нее отвалились куски железа, вываливались кресла, чемоданы, пассажиры, некоторые из них погибли. Если бы несчастная Симона осталась на своем месте, рядом с отцом, возможно, она выжила бы. Теперь она ничто, просто горсть пепла. Хватит мучить себя воспоминаниями!.. В глазах властей на данном этапе расследования среди оставшихся в живых фигурируют мсье Виктор Леу, житель Реюньона, некий Филипп Оссель и молодая женщина, которую все считают дочерью старого господина. Ведь нет никаких оснований ставить под сомнение его заявление. К тому же лучшим доказательством этим словам служит его возбужденное, беспокойное состояние. Кроме того, у авиакомпании есть список пассажиров, и не составит труда установить, что среди живых не хватает Марилены Оссель. Филиппу все это предельно ясно. Хоть бы эти трое раненых немного помолчали! Теперь они без конца пересказывают друг другу свое приключение!.. И еще. Не следует забывать об одной детали. Старик, у которого и так не все было в порядке с головой, испытал слишком сильное потрясение и вряд ли когда-нибудь вновь обретет чувство реальности. К тому же ему, вероятно, недолго осталось. Итак, если Марилена, придя в себя, согласится подыграть ему, кто осмелится утверждать: «Это самозванка»? Сен-Пьер далеко, а в Париже никто не знает ни Симону, ни Марилену. В сущности, ситуация крайне простая, и все в руках Филиппа. Ему отвели роль вдовца. Надо продолжать играть эту роль, вести себя так, будто бы он потерял Марилену, строить из себя убитого горем мужа. Следователи, разумеется, не замедлят задать ему вопросы. Но их будет интересовать не его семейное положение, а свидетельство специалиста: «Вы не заметили ничего странного?.. Может, отказали двигатели?..» — и тому подобное. Остальное не имеет значения. Ему выразят чисто формальные соболезнования. Очень хорошо. Но зачем пускаться в подобные махинации?.. Ответ сводится к одному слову: деньги. Если погибла Симона, состояние старика после его смерти по закону будет поделено между его сестрой Ольгой и племянницей Мариленой. А после уплаты налогов останутся ничтожные куски. А если Симона, «дочь», осталась жива, состояние перейдет к ней целиком. Значит, достаточно, чтобы Марилена стала Симоной… Затем… Ну что ж, пока перспективы туманные. Марилена — само воплощение покорности, она отдаст все на усмотрение мужа. «Капиталом, — думал Филипп, — стану распоряжаться, конечно, я. С Реюньоном покончено. Ноги нашей там больше не будет. Если потребуется, уедем за границу. Но думать об этом пока рано. Главное сейчас — убедить Марилену».
Филипп сел, продолжая размышлять. А если к старику все-таки вернется рассудок?.. Ну и в этом случае не произойдет ничего страшного, не надо бояться. Врач, санитары — все в один голос скажут: «Бедняга Оссель! И он тоже тронулся!» Да! Звучит не очень убедительно. Но, по правде говоря, Филиппу наплевать на то, что о нем подумают, если возникнут осложнения. Ему все больше и больше хочется попытать счастья… Он уже знает, что пойдет на это, ведь дело пахнет миллионами. В голове у него начинает зарождаться еще одна мысль, на первый взгляд нелепая… Но нет! Не такая уж она нелепая. Почему бы ему не попробовать создать во Франции или в Швейцарии то, что старику удалось сделать на Реюньоне?.. В другой форме… Например, в виде компании воздушных такси… Он станет патроном! Организует клуб! С отделением планеризма… Эта мысль зрела в нем с самого начала. Теперь она его просто озарила. Смела все сомнения. Надо продолжать обманывать старика. Марилена сделает все, что ей прикажут. Такой случай представляется раз в жизни. И если придется запачкать руки, чтобы его не упустить, тем хуже.
Лежа с закрытыми глазами, Марилена мало-помалу приходит в себя. Она начинает осознавать окружающий ее мир. Слышит тихий голос: «Симона, проснись…» — и с неожиданной ясностью вспоминает ужасающий грохот, катастрофу, которую она предчувствовала. Она ранена?.. Мысленно перебирает все части своего тела, как бы осторожно ощупывая их изнутри. Нигде не чувствует боли, потом ее вдруг охватывает страх: Филипп? Симона? Дядя? Ее запястье сжимает чья-то рука. Она делает слабую попытку освободиться, открывает глаза и видит перед собой два лица: рядом с ней сидит старик, чуть поодаль Филипп.
— Симона, — говорит дядя. — Ты узнаешь меня?.. Я твой папа.
Филипп, стоя позади него, прикладывает палец к губам. Она ничего не понимает. Где она? В больнице, судя по голым стенам и этому запаху… Санитар открывает дверь. Негр. Почему негр? Ах да! Слово просвистело как пуля: Джибути!.. Теперь у нее в голове все встает на свои места, все становится ясным. Они же подлетали к Джибути. Негр входит в палату задом. За собой он везет тележку с подносом, заставленным разными склянками.
— Сейчас придет врач, — сказал он. — Если он вас здесь застанет, ему это не понравится.
— Пошли, — проговорил Филипп. — Вернемся попозже.
Он помог старику встать, наклонился над ней и быстро прошептал:
— Не спорь с ним. Потом объясню. Ни слова… никому!
Он поцеловал ее в лоб и выпрямился.
— Можно сказать, вы легко отделались, — громко воскликнул Филипп. — Рана пустяковая. Через три дня будете на ногах.
Взял дядю под руку и повел его к выходу.
— Мы здесь мешаем, — растолковывал он ему, словно ребенку. — Не надо ее утомлять.
— Не надо ее утомлять, — машинально повторил Леу.
Он зашаркал ногами. Совсем сгорбился. Сегодня он действительно выглядит как развалина. Позволил себя увести. Из коридора до Марилены донесся голос врача:
— Вы здесь! Очень неразумно. Вам же сказали, что с вашей дочерью ничего страшного. Пожалуйста, успокойтесь.
Голоса постепенно затихли. К ней подошел санитар с доброй улыбкой на лице.
— Хорошо отдохнули?.. Приподнимитесь немного, пожалуйста. Я сниму повязку.
— Я ранена?
— У вас на затылке большая гематома.
Ловкими движениями он принялся разбинтовывать голову. Вошел врач и обратился к Марилене наигранно веселым тоном:
— Ну?.. Как дела у нашей барышни?.. Посмотрим на вашу рану. Знаете, мы за вас испугались. Вид у вас был неважный.
Он принялся ощупывать голову Марилены. Та резко дернулась от боли, которая набросилась на нее, как хищный зверь.
— Ну-ну, — пробормотал врач. — Все позади. Пришлось сбрить вам часть волос на голове. Но они быстро отрастут.
— Выглядит ужасно? — спросила Марилена.
— Не очень красиво, скажем так. Правый глаз немного распух, на ухе небольшая ссадина…
— Я стала уродиной?
— Да нет же, — воскликнул врач, рассмеявшись. — Через три недели будете выглядеть как раньше.
Согнутым пальцем несколько раз дружески постучал Марилену по виску.
— А в голове? Что там? Не слишком все перепуталось?
И продолжил уже более серьезным тоном:
— Вы помните, как все произошло?.. Понимаете, из какого ада вы выбрались?
Марилена вспомнила о странном предупреждении Филиппа. «Ни слова… никому».
— Не очень, — ответила она.
Но любопытство одержало верх.
— А моя кузина… Она тоже ранена?
Вопрос привел его в замешательство, и она все сразу поняла.
— Она погибла?
— Не надо волноваться, — проговорил врач. — Выслушайте меня спокойно. В большинстве случаев при подобных катастрофах никто не остается в живых. Так что подумайте о том, как вам повезло.
Это известие потрясло Марилену. Она замолчала. Она мысленно вновь увидела Симону. Такой живой образ… Симона закуривает сигарету. Симона за рулем «мини», Симона играет в теннис… Невозможно представить себе, что ее больше нет. Врач открыл пузырек.
— Не двигайтесь. Будет немного щипать.
Какое это имеет значение! Все настолько абсурдно! Марилене захотелось вернуться в бессознательное состояние, в котором ей было так хорошо. Жизнь… Слишком трудная вещь… Она всегда страшилась жизни. Ее совсем не радует, что она осталась в живых. Кто теперь будет ухаживать за дядей? Кто?..