В ТО ОБЫЧНОЕ ЛЕТО
Шрифт:
…Шаг на кочку, два шага между кочками. Хлюпает сапог-насос. Запах собственного разгоряченного тела, чуть-чуть прогорклый запах болота. Короткие «дорожные» мысли. Незаметно прислушиваюсь. «Ха-хх… Ха-ххх…» — дышит сзади Валька и тихо, совсем по-детски, постанывает при этом. Временами он ругается про себя. Это ругань уставшего до смерти человека.
— Устал, Валька? — оглянулся я.
— Нет! — доносится в ответ. Немного спустя, я оглянулся снова. Валька шел шагов на десять сзади. Я даже разглядел на его скуластой физиономии ухмылку. Больше я уже не оглядывался…
Мы с каждым днем все дальше и дальше уходим на север. У нас началось то, что называется «обыденкой», с ее маленькими радостями и огорчениями. Но мысли о киновари не дают нам покоя. Вечерами мы просматриваем в лупу отмытые шлихи, намечаем места будущих проб «по закону», «по смыслу» и просто по интуиции. Пока пусто, но удача будет, хотя и в наше время месторождения не валяются на поверхности. Все легче становятся наши рюкзаки, все ближе наша первая продуктовая база. Уже не так далеко истоки Эргувеема и перевал Трех Топографов, аа которым прячется озеро Асонг-Кюель.
1 6 и ю л я. Белые головки пушицы, гусиный гогот, тихое покрикивание гаг-купчих. Вчера на западе, над заливом Креста, был первый настоящий тундровый закат. Именно так рисуют в книгах марсианские пейзажи. Лешка не мог оторвать глаз от этой картины. Жаль, нет цветной пленки. Снять бы его, а снимок с короткой надписью «Счастье» — на конкурс. Первая премия гарантирована…
Трудно писать о нашей работе, о маршрутах, о реках… Все это повторяется из года в год и уже утратило прелесть новизны. Все же нынче нам тяжеловато. Мы уже не говорим по утрам на «вы» и не устраиваем веселую суматоху вокруг завтрака. Где-то далеко позади разговоры о смысле жизни. Да, ребята стали уставать. Один только Валька с прежним интересом шляется со мной в маршруты и уже осточертел мне своими расспросами.
Виктор говорит, что и к нему Валька пристает со своими «а это что?», «а зачем мы идем?» Конечно, мы объясняем, но изложить геологию в программе шестого класса невозможно и приходится допускать такую невероятную вульгаризацию, что стыдно перед Валькой: он смотрит в рот и слушает все, как самые сногсшибательные откровения Экклезиаста.
Мыть шлихи — ответственное занятие. Наука наша далеко ушла от тех времен, когда осадок на дне лотка говорил лишь о том, есть или нет золота. В наше время любой шлих — ценность. Он бережно прячется в специальный пакетик, и зимою далеко в Москве какая-нибудь кудрявая Люся-минералог будет, тщательно изучать этот шлих под микроскопом, исписывая листочки длинными названиями содержащихся в шлихе минералов. А потом мы будем в яростных дискуссиях потрясать друг перед другом этими листочками: стоит ли искать дальше киноварь в тех местах, где мы мыли эти шлихи, и вообще, что следует искать ребятам, которые пойдут за нами.
Вот почему мыть шлихи — очень важное дело. Озябнут руки у Вальки, замечтается о чем-нибудь своем Лешка, лоток сделает несколько неверных движений, и испорченный шлих, как фальшивая монета, будет бродить в длинной и мучительной цепи умозаключений там, в Москве.
Наша профессиональная честь, самолюбие первооткрывателей требуют, чтобы фальшивых монет было как можно меньше. Понимают ли это наши ребята? Я частенько наблюдаю за ними. Валька моет неторопливо и скучно, как будто точит на станке простенькую, но заданную с определенной точностью деталь. Он неизменно просматривает 'каждый шлих перед тем, как ссыпать его в полотняный мешочек. Ждет, когда мелькнет красная точка киновари. Лешка работает, как артист, но настроению. Он уже любит щегольнуть быстрыми поворотами лотка, особенно если чувствует, что за ним наблюдают. Эх ты, Лешка-пижон! Валяй, щеголяй, как можешь, только не делай фальшивой монеты. Это очень важно, понимаешь?
Вчера мы переходили вброд по перекату Эргувеема. По общему молчаливому уговору Вальке поручались всегда самые дефицитные грузы: сахар, спички, вермишель. Надо же было ему поскользнуться на ровном месте. Вода закрутила Вальку, и он запутался в бесчисленных лямках и веревках. Мы быстро выбрались на берег и, сбросив свои тюки, ринулись Вальке на помощь. Наконец он выбрался из лямок и погреб к берегу. Ружье он держал в зубах, спальный мешок и рюкзак тянул за лямки. Мы долго смеялись, а Валька горестно переживал случившееся. Сахар погиб безвозвратно, остальное мы высушим. Жаль только, что предстоит задержка на целый день. Вот вам и первое приключение!..
Чтобы не терять времени, Виктор один пошел к сопочке, где находится сброшенная с самолета бочка с продуктами. Мы подойдем туда завтра или послезавтра. Вообще смешно, что в огромной и одинаковой, на первый взгляд, тундре можно назначать свидания так же просто, как на Арбате под часами в шесть…
Я еще не помню случая, чтобы приключения, как и несчастья, шли отдельно друг от друга. Виктор не нашел бочки с продуктами. Сегодня мы искали ее все, но результат тот же. Весной на базе мы, конечно, не обратили внимания на то, что аэрофотоснимок этого района мутен и расплывчат, как утренние размышления алкоголика, и очень уж много одинаковых проток у Эргувеема. Мы не обижаемся на того парня, что разбрасывал зимой продбазы. Он делал все добросовестно, но и он мог ошибиться. Попробуй-ка зимою угадать с самолета, что именно этот чуть заметный под снегом остров среди проток и есть нужный тебе.
Обидно! До следующей бочки на Асонг-Кюеле дней пятнадцать работы. Если быстро работать, если не будет дождей, если все будет в порядке и еще после десятка этих «если», мы можем сократить срок до десяти дней.
Мы по-прежнему бредем на север. До перевала уже пустяки, всего около сорока километров, но мы не можем идти просто так, мы должны работать. Делаем короче привалы и длиннее маршруты, не унываем, но все уже чувствуют легкое душевное томление. Реже говорим на литературные и прочие «изысканные» темы, а больше о работе и мечтаем мы все о том, как вдруг наткнемся на настоящие следы киновари. Нам очень хочется увидеть красный осадок на дне лотка.
Я всегда с настоящей душевной теплотой буду вспоминать маленьких темных тундровых уток «чеграшей», как мы их зовем. Очень самоотверженные птицы. Уже давно подмечено, что капризные гуси и осторожные зайцы сразу же исчезают, как только становится туго с продуктами. Всего неделю назад они буквально лезли на глаза, теперь же их не видно. Одни только чеграши встречают нас у каждого озера. Они как бы предлагают: убейте и съешьте нас, ребята. Мы это и делаем.
Проклятый Валька ухитрился замочить и соль. Теперь жуем мясо без соли, делим со смехом галеты по пять штук на день и ходим, ходим, ходим в маршруты. Где же ты, киноварь?
Скандальная история приключилась вчера. Нам нужно было промыть целую кучу проб у подножия Пытляна. Пробы должен был промыть Лешка. Валька как заводной ходил по склону с рюкзаком, подтаскивая их к реке, а мы лежали в палатке и, отчаянно дымя махрой, обивали свои маршруты. Пронзительный ветерок гулял по долине, глухо шумела вода под наледью, чертыхался у ручья Лешка.
Пробы были готовы часа через два.
— Так быстро! — удивился Виктор и начал проверять мокрые мешочки. Через минуту он выругался, громко и грубо. Пробы лежали перед ним, как неопровержимая цепь прокурорских обвинений. Привычно чернели отмытые до блеска первые утренние шлихи и с наглым белесым отсветом лежали на мокрой ткани последние. Лешка явно халтурил. Он стоял перед нами, в непривычном смущении опустив голову. Синяя от холода шея и красные сосиски-пальцы с белыми бобами-суставами. Эх, парень! Видно, мама твоя не гоняла тебя в свое время полоскать бельишко в проруби. И мы напрасно жалели тебя, когда сами таскали к воде эти пробы. Зря Валька потел все утро на склоне.