В тот день…
Шрифт:
Когда Радко с Бивоем вывозили тело, все домашние плакали.
Озар же ушел, расположился у стола на гульбище и, вынув свои чубышки, вновь расставил их и надолго задумался. У него из головы не шли слова Мирины, что Дольму мог порешить кто-то со стороны. Пока он полагал, что нанятым убийцей мог быть Жуяга, который во время обряда стоял за плечами отвлеченного всеобщим шумом Вышебора, все ладно складывалось и оставалось только определить, кто его нанял. Иначе Добрыня не поверит, что плешивый холоп вдруг ни с того ни с сего по собственной воле решился на такое злодеяние. Наняли свои или все же кто-то со стороны? Вон, говорят, воевода Волчий Хвост там был. Но что этому обласканному Владимиром предателю Ярополка до соляного купца Дольмы? Да и вообще, сколько
Волхв сидел один, челядинцы разошлись, как будто стараясь быть от него подальше. Когда же заплаканная Голица выставила кушанье, все забрали его к себе кто куда, только бы держаться от волхва подальше. Ему даже горько сделалось. Еще совсем недавно почти благодарили, что вступился за них против хованских, а тут сторонятся. Ну и ладно! Ему-то что до них? А вот то, что Яра ходит мимо и даже не взглянет, расстроило. Подумал, что надо бы ее расспросить тоже, ведь поздно так прошла в дом… Но отчего-то Озар медлил, тянул.
Все поменялось ближе к вечеру, когда явился шумный и веселый Златига. Просто сиял весь – жена Светланка родила ему дочку! И такой он был радостный, что и у людей в усадьбе будто отлегло от сердца. Даже сказали: боги, забрав одну жизнь, дали взамен другую. Пусть не в их доме, но все же… Озар отметил, что по старинке все говорят «боги», не помянув еще непривычного им Всевышнего.
Златига же, узнав о гибели Тихона, действительно расстроился. Даже злился на Озара.
– И как же ты не проследил, ведун хренов! – ворчал дружинник, когда позже они сидели у себя в сенях. – Все вы, волхвы, такие важные, все и всегда знающие, мудрые… А на деле только болтать горазды!
Озар даже опешил:
– И это так ты благодаришь меня, что к супружнице тебя отпустил?
Златига посопел носом, но смолчал. В том, что в усадьбе опять беда случилась, тоже его вина была. Но когда немного успокоился, признался, что ему бы и сейчас хотелось пойти к себе, побыть с женой и дочкой. Однако теперь не посмеет, будет за всем тут приглядывать.
– Да ты в потемках даже во двор не смеешь выйти – Лохмача опасаешься, – усмехнулся Озар. – Ладно, тебя понять можно, что отлучался. Но к Добрыне пойти тебе завтра придется, дабы рассказать, что тут творится.
– А что творится? Есть у тебя что воеводе сообщить? Или опять одни догадки?
– Догадки. Но отчитаться уже пора. Что ни день, тут кто-то к праотцам уходит. Или ты не веришь, что к праотцам, христианин Златига?
Тот промолчал. Видать, сам еще не определился, где его пращуры обитают – за кромкой мира, в старом языческом Ирии или там, где Иисус всех принимает. Озадаченность дружинника понравилась Озару. То-то же, ломай теперь голову. И хотя Златига сразу сказал, что даст новорожденной христианское имя Дорофея, что означает «подарок», но вот разобраться с тем, как быть с отцами и дедами, которые не были христианами, пока не смог.
На закате Озар прошел за терем, миновал хозяйский двор и поднялся на стену городни. Осматривал место, откуда мог упасть Тихон. Обрыв, уходивший вниз, был крутой, да и парапет на забороле оказался не так высок, чтобы было трудно столкнуть легкого мальчишку. Тихон мог запросто свалиться прямо к избам-мазанкам в урочище Гончары, но зацепился при падении среди зарослей на середине горы. Снизу его могли не заметить за весь день, да и сверху не высматривали. Если бы Лещ не стал приглядываться к основанию городен, то и поныне парнишка висел бы там, а все гадали бы, куда он запропастился. Озар подумал, что Мирина приплатила серебром, чтобы Тихона тайно отпели и похоронили… Да, это у христиан умершего как татя могут похоронить, а раньше бы не позволили, чтобы душа не вернулась в мир. Надо было тризну отгулять и поминать про ушедшего из мира только хорошее. А у христиан… Новые порядки, новые законы. Может, что-то из старинного и останется. Озару хотелось в это верить.
Он еще осматривал все вокруг, когда уловил, что по лестнице на заборол кто-то поднимается.
Яра. Волосы зачесаны назад и уложены простым низким узлом, темное строгое одеяние с привычной связкой ключей на поясе. Связка наверняка тяжелая, но сама вековуха такая легкая, что кажется: подуй ветер посильнее – и унесет. Ее даже защитить хотелось, такой хрупкой она была. Однако Озар еще не забыл, что ему тиун о ней сказывал – ловкой и умелой охотницей Ярозима была в лесах древлянских. А те, кто леса не боится, особой силой обладают.
– Хорошо, что ты пришла, Яра, – сказал Озар. – Не хотел первым тебя тревожить, но мы-то оба знаем, что тебе есть что сообщить.
Она стояла рядом, положив руки на бревенчатый парапет заборола, смотрела на синеющее вдали небо, на позлащенные розовыми отсветами заката бревенчатые вышки на киевских возвышенностях. Видать, не просто так пришла сюда Яра, но почему-то не решалась начать разговор, молчала.
Озар заговорил первым. Он не стал сразу расспрашивать, а просто указал на заметные сбоку башни княжьей горы и частоколы Копырева конца напротив, при этом заметил, что как бы ладно все это ни смотрелось, с другой стороны Хоревицы вид куда краше. Там и людный Подол к Днепру подступает, и сам Днепр сияет, как диво широкое, украшенное до самых далей зелеными островами по течению. А какой привольный простор за рекой открывается! Словно сами боги постарались вложить всю душу, когда создавали этот край.
Голос у волхва при этом был задушевный, чуть хриплый и негромкий, прямо обволакивающий. И так же задушевно он признался, как был поражен этими киевскими землями, когда пятнадцать зим назад прибыл сюда служить на капище из дальних лесов волынянских.
– Так ты родом из волынянского племени? – спросила, повернувшись к нему, Яра. – Надо же, даже в говоре твоем того не угадывается.
Она улыбнулась. Племя волынян исстари соседствует с древлянскими землями. Бывало, что древляне и волыняне воевали между собой, бывало же, что и мирно жили, торговали, на праздники вместе сходились. Вот и говор друг друга узнать могли. Однако и сама Яра от древлянского произношения в Киеве избавилась, как обычно избавляются все, кто пожил в стольном граде несколько лет. Но все же то родовое, старое всегда пришлых волнует. Вот Яра и стала слушать Озара, который рассказывал ей о том, как жил в волынянской земле, где особенно почитали бога Рода, прародителя людей. Однако и иных небожителей волыняне почитали, того же Перуна Громовержца грозного. Именно на его капище на речке Горыни и служил Озар с отрочества. Капища на реках обычно самые богатые и значимые, ибо каждая река – это путь, по которому идет основное движение, где ходят струги под парусами или на веслах, привозят издалека торгующий люд. И как-то от торговцев Озар и прознал, насколько еще при князе-воителе Святославе стал почитаем в Киеве Перун Громовержец. Вот и решил он из глуши своей перебраться туда, где божество, которому служил, возвеличили над остальными. И получилось же, когда добрался до столицы на Днепре. Хотя и не сразу.
Озар раскрывал ключнице свое прошлое искренне, но в то же время с умыслом – хотел, чтобы она перестала дичиться его и доверилась. Он поведал, что сперва киевские перунники не приняли юного волынянина в свой круг. Они были озлоблены и недовольны тем, что при Ярополке Святославовиче им не оказывают былого почтения, и закрывались от людей. Но киевляне и сами не сильно жаловали тогда Перуна. Ведь несмотря на прославление воинственного Громовержца, тот не защитил князя Святослава от печенегов на Хортице. А потому пошли киевляне к капищам других богов – благо их немало было как в Киеве, так и в окрестностях. В те времена славили все больше Велеса, помогавшего торговым людям и скотоводам, несли дары и Сварогу небесному, и Даждьбогу плодородному, а бабы особенно Макошь почитали и одаривали ее капище, чтобы Долю им легкую сплела пряха людских судеб. Перун же как бы особняком тогда стоял, капище его часто пустовало.