В трех соснах…
Шрифт:
Так что, если Князь и планировал, что я начну смущаться и поплыву, то он глубоко ошибся. Выдав вполне драматическую паузу, во время которой я еще раз обвел собравшихся чуть насмешливо прищуренными глазами (мне и в самом деле было смешно. Ну детский сад, ё-моё. Доминанты собрались) и начал-таки рассказывать…
Глава 15
Князь там на мосту мог сколько угодно рассказывать, про конечность своих ресурсов, про то, что он тоже далеко не всесилен. И умом я все это понимал, со всем был согласен, но внутреннее ощущение того, что меня подставили, что меня бросили разбираться с проблемой одного, что Князь моими руками решает свои проблемы… Так вот это чувство
И вот только теперь, увидев воочию кусочек его работы, оценив состав собравшихся и мощь задействованных сил, это чувство, наконец, притихло. Это был действительно Уровень! Князь не просто старший. Не просто лидер крупного анклава. Он настоящий политик. Мне до его уровня, как до Шанхая раком. Даже сравнивать смешно.
Направляясь к Князю я кипел от переполнявших меня эмоций. Начни я говорить с ним один на один — по любому бы скатился или к нытью (девчонок жалко до слез) или к претензиям, выдаваемым скандальным тоном. Но попав на этот совет в Филях был вынужден резко менять даже собственный настрой, не то что манеру поведения.
Я не мог в таком обществе ныть или скандалить. И то и другое было бы одинаково неуместно и стоило бы потерянных очков уважения. А мне это делать категорически нельзя. Я как никогда остро ощущал, что я сейчас представляю не самого себя, а весь свой анклав. И опозориться я просто не имею права.
Сейчас не помешала бы некая доля торжественности и гордости. Ведь мои девчонки реально совершили подвиг и это стоило бы подчеркнуть, но… Но это была моя ахиллесова пята. Я, отравленный своим житейским опытом, крайне скептически относился к произносимым речам о долге, о подвиге, о героизме… Уж очень от подобных речей несло дешёвым пафосом и театральщиной. Быть может потому, что большинству говоривших было глубоко насрать на то, что они произносят? Говорят дежурные (пусть даже правильные) слова, но не вкладывают в них ни капли настоящих эмоций. Потому и сам я не мог ничего сказать подобного. Любые слова казались мне избитыми и фальшивыми. Я давно перестал верить любым словам. И судил только по поступкам.
Так вот сейчас эта моя особенность превращалась в слабость. Сейчас очень бы пригодилась парочка торжественных и умеренно трагических фраз. Но, увы… Как говориться: не имея гербовой, пишем на обычной бумаге.
И, потому-то, мой доклад был сух и без эмоционален. Я словно читал доклад. Ну или, отвечал у доски домашнее задание. Речь была полна канцеляризмов. Но, при этом, сам я был спокоен как удав. Если Князь думал заставить меня волноваться в незнакомой представительной компании, то он явно просчитался. Я лишь переключился на сухой деловой тон и все.
Я, даже, мог отслеживать реакцию присутствующих. У большинства — обычный легкий интерес. Серый внимательно слушает, делая какие-то пометки на листке бумаги перед собой. Фарик старательно изображает вежливый интерес, хотя на самом деле ему глубоко наплевать. Его эти дела напрямую не касаются. Хруст откровенно скучает. Мельник с интересом поглядывает на меня. Причем, я чувствую, что ему больше интересен я сам, чем мой доклад. Князь… Князь смотрит странно. Не то что бы оценивающе, а, скорее, так — когда ты уже оценил что-то и, вдруг, увидел новую грань и вынужден переосмысливать и вешать новый ценник на уже знакомый предмет или событие.
Он-то и нарушил молчание, стоило мне закончить доклад, не дав повиснуть тишине даже на секунду.
— Очень интересно. У кого-то есть вопросы? Дополнения? Кто-то хочет что-то добавить?
— Я хочу, — поднимается Серый, — Слова Шиши частично подтверждаются донесениями моих агентов в Просвете. На разведку вчера выехала одна из пяти бригад Колеса под командой некого Фиксатого. Вчера же вечером двое из них вернулись на машине с награбленным и о чем-то говорили с Колесом. А сегодня утром Колесо сам лично вместе со второй из бригад — причем, самой боеспособной — гвардией Мясника, выдвинулся в направлении Малиновки. Жду донесений о последних событиях. И, если подтвердятся слова Шиши о шести погибших и двух пленных…
— Могу предоставить как трупы, так и пленных для допроса, — буркнул я недовольно. Даже только намек на недоверие неожиданно больно царапал.
— Да никто не сомневается в твоих словах, — мягко заметил Князь. — Просто информацию всегда нужно получать из разных источников. И да, поговорить с пленными было бы нелишним. Но это потом. Продолжай, Сергей.
— Так вот, — как ни в чем не бывало вновь заговорил Серый. — Если слова Шиши о восьми бойцах Колеса в безвозвратных потерях подтвердятся — то это значит минимум 20% его личного состава. А четверо раненых еще 10%. Итого получается, что мы, ещё не начав операцию, выбили у противника почти треть всех бойцов. И это целиком и полностью заслуга Шиши. — Серый примирительно склонил голову, вроде как обозначив поклон в мою сторону, и я был вынужден кивнуть ему в ответ.
В это время в кабинет скользнул Маркони — главный радист Князя, с которым мы общались больше, чем с кем бы то ни было из всех здешних. Пусть только по рации, но всё же… Он был вечным дежурным. Постоянно сидел на связи и все новости, как правило, узнавал первым. Вот и сейчас он скользнул к Серому и что-то зашептал ему на ухо.
— Ну что же, — кивком отпустив Маркони, Серый продолжил свою речь. — Есть две новости. Первая — это пришло подтверждение сведений Шиши от нашего агента из Просвета. Колесо действительно вернулся всего лишь с двумя бойцами из бригады Фиксатого, и четырьмя ранеными. Мясника и его бригады нет… Информация про двух ушедших лесом бойцах пока не подтвердилась… Ну так они, если пешком, то дай бог к утру выйдут. Уже темнеет. Так что пока всё сходится.
— Да и мы и так в этом не сомневались, — все так же мягко проговорил Князь. — А что за вторая новость?
— На блокпост у кольца, где у нас Бирюк с Утесом сидит, вышла четверка пацанов с автоматами… Неразберихи и непоняток, как я понял, было много, но, всё-таки перестрелки удалось избежать. Это ребята Шиши, как оказалось. Тот самый его пропавший «второй взвод». И да, один из мальчишек — ранен.
Первое, что я почувствовал после этих слов — огромное облегчение. Словно камень Улуру свалился у меня с души. Живы! Живы, черт их побери. Хотелось вскочить и бежать к машине. Сесть в нее и лететь на кольцо, забирать своих потеряшек… Нельзя. Сделать так — это опять же потерять лицо. Нужно держать морду кирпичом и оставаться тут. Не сейчас, когда тут закручиваются такие интриги. Когда еще сподоблюсь попасть на подобное заседание?
Блин, меня просто раздирало это противоречие. Душой я рвался к пацанам, забрать их и вернуться на базу. А умом понимал, что они сами мне не простят потом, что я не отстаиваю их интересы перед старшими. Вот, и как быть? Вот и мечусь внутренне, как та обезьяна. «Куда мне — к умным или к красивым? Ну не разорваться же мне.»
Победил прагматик. Я остался. И, даже, смог выдержать прежний суховато-деловой тон. Я лишь попросил связаться с этим их Бирюком и попросить его отогреть и накормить ребят… И пусть подождут меня. Я, конечно, понимаю, что им там от поста сюда дойти — всего-то ничего осталось, но все равно. Лучше будет, если именнояих заберу.