В ту ночь, готовясь умирать...
Шрифт:
— Ай-Гази! Ай-Гази!
— Где ты, отзовись? Куда тебя занесло?
— Опять, наверное, что-то нашел… рыщет, как геолог-минералог, а не проектировщик…
— Ничего, ничего, одно другому не мешает. Хороший ученый из него получится, — с уверенностью сказал Сергеев.
— А вы, профессор, не слышали рассказ горцев о родниках? Говорят, вот в том разрушенном ауле было двенадцать целебных родников. Родник от болезни глаз, родник от болезни желудка, родник от ревматизма… Но вот переселили жителей на плодородные земли, и родники высохли буквально через несколько месяцев. А недавно, говорят, вернулись две семьи: старики со своими старухами. И знаете, через неделю ожил один из родников, сам, без вмешательства человека!.. Родники рождаются и живут там, где есть люди.
— Эй, э-гей, Ай-Гази!.. Ай-Гази, где ты? — кричали они, поднявшись на пригорок, от которого начинался овраг.
— Я здесь! — раздался голос из-под земли.
— Где?
— Под вами…
Из причудливой норы в крутой стене оврага появился Ай-Гази.
— Я нашел здесь подземные пещеры…
— Какие еще пещеры? Они не значатся на наших планах…
— Вот это-то меня и заинтересовало. А что, если это уникальные пещеры?
— Этого еще нам не хватало, — забеспокоился москвич. — Глубокие?
— Метров двадцать я прошел, а дальше побоялся заблудиться.
— И нечего углубляться в неизвестность. Послушайте, коллега, говорит вам что-нибудь имя инженера Зубаира Омарова? Он еще до войны вел здесь изыскания.
– Это мой отец. Он тогда был руководителем изыскательской партии.
— Вот тебе раз! Так чего же вы, молодой человек, молчите? Где он сейчас? — решительно спросил Сергеев.
– Как — где? Погиб на войне.
Везде и всегда эти слова — «погиб на войне» — вставляют людей задуматься, на время умолкнуть, отдавая дань памяти тем, кого давно нет, но кто ценой своей жизни отстоял для людей право жить и творить.
— Простите, коллега… Но вы знаете, где находятся материалы изысканий вашего отца, да будет долгой память о нем?
– Наверное, в архиве, в Москве.
– Там их нет. Если бы они там были, я бы знал о них. Когда проектировался этот каскад, мы перерыли все, вплоть до сугубой географии и зоологии… А ваш домашний архив?
— О нем я ничего не знаю, профессор. Мне было двенадцать лет, когда получили на отца похоронную…
— Вот что, инженер Омаров, первоочередное вам задание — найти, и непременно, архив отца. Эти материалы не могли бесследно исчезнуть, а они нужны, очень нужны.
У каждого, говорят горцы, есть свой Багдад. Жители Зангара считают своим Багдадом родной аул. Среди высоких гор есть одна пониже, похожая на опрокинутый сасанидский котел. Гору эту обтекают два рукава реки Варачан, и географ скорее назовет ее островом, омываемым водами горного потока. На этом густо заросшем лесом островке и расположился древчий аул Зангар, увенчанный двенадцатиметровым минаретом строй мечети, с которой уже давно не звучал призывно-протяжный голос муэдзина.
Есть поверье, что первым, кто положил камень для жилья в этом удивительно живописном уголке, был далайчи — поэт. Но по-настоящему прекрасным аул, конечно, стал за годы Советской власти. Сейчас это селение с новыми, крытыми железом, черепицей или шифером, светлыми и просторными домами. В нем нет былой тесноты и неудобств. Хорошая дорога соединяет его с районным центром.
Колхоз аула Зангар богатый, животноводческий. Зангарцы издревле были отличными чабанами, но пасли они раньше чужие отары, а теперь — свои, колхозные. А такой брынзы-нуси из овечьего молока, какую готовят зангарцы, вряд ли еще где можно попробовать. Сладкий чай с горячим чуреком и зангарской брынзой — лучшего завтрака не сыщешь.
Но самое прекрасное здесь — люди, добродушные, степенные, уравновешенные. Думается, это от чудесной природы, которая окружает жителей Зангара.
Прежде чем сказать слово, зангарцы взвесят его, попробуют на вкус. Соседи посмеиваются: «Если ты затеял разговор с зангарцем, то спеши, не дай ему подумать…»
На зангарском гудекане всегда весело и оживленно. Почтенных аульчан никаким телевизором не заманишь в четыре стены. И место, выбранное для гудекана, примечательное — на солнцепеке, но рядом с родником под аркадой, куда гуськом идут девушки и женщины за водой и стирать белье. Взгляните на эти ножки горянок — и вы поймете, что они умеют не только мять белье на гладких каменных плитах, которыми устлан родник, но и танцевать с волшебной легкостью.
Дорога вьется среди стройных тополей — это единственный въезд в аул. Сидят почтенные зангарцы в своеобразных каменных креслах, спинками которым служат надгробные резные плиты, поставленные в память о предках, павших вдали от родины.
— Слушай, Махамад, говорят, ты вчера искал гвоздики-двадцатки…
— Да, почтенный Салихбек, крышу крыли, и немного не хватило.
— Так почему же ты сразу мне не сказал? Есть у меня в подвале….
— Спасибо. Но я уже одолжил у Исмаила,
— Кто тебе ближе, я или Исмаил?
— Прости, дорогой Салихбек.
— От души ли дал тебе гвозди Исмаил?
— С удовольствием.
— Это хорошо, все надо делать с удовольствием. А уметь помочь человеку — большое искусство.
— Это свойственно нашим людям, почтенный Салихбек.
— Пусть будет всегда так. Эй, Гарун, ты, говорят, вчера с базы вернулся, что нового привез?
— Мохеровые шарфы, японские зонты, платформы…
— Шарфы, зонты знаю, а вот что за платформы — не знаю.
— Это модные женские сапожки, на вот таких высоких подошвах, почтенный Салихбек, — улыбаясь, объяснил Гарун.
— Сапожки — хорошо, они украшают стройные ноги. Но толстые подошвы, дорогой завмаг, калечат ноги, ты разве не знал?
— А что я поделаю, если твоя внучка первой сельсовету жаловалась, что не везу я этих платформ… — усмехнулся Гарун.
— Ты бы ее ко мне послал. Нельзя же потакать всякому желанию… Нет, не дадут мне спокойно поругаться с этим зубоскалом: какой-то гость идет сюда.
И на самом деле, к сидящим подходил высокий стройный мужчина и очках. На нем ладно сидел серый летний костюм, а темный галстук на оранжевой сорочке был под стать черным, с легкой проседью волосам. Он поприветствовал почтенных, пожал каждому руку и извинился за то, что помешал их мирной беседе.