В тупике
Шрифт:
— Какое тебе-то дело до него? Что-нибудь с ним, наверно, стряслось. Когда-то я людей жалела. Теперь-то уж нет! А то, того гляди, сама начну жаловаться. Посмотри-ка на скрипача.
Он посмотрел. Тот играл, приложившись щекой к инструменту, поглядывая то и дело на посетительницу, отвалившую ему двести франков. Пианистка, молодая черноволосая толстушка лет двадцати, тоже украдкой бросала взгляды на Жанну.
— Теперь поделят между собой эти двести франков — целое состояние! Знаешь, о чем они думают, пока играют? О том, что купят на этот неожиданный доход.
Она, должно быть, опьянела сильнее, чем можно было подумать по ее виду, потому что уже плакала — это был верный признак.
— А мне-то разве кто-нибудь что-то подарит, скажи, Владимир! Чего мне ждать от людей?
Она прервала эту речь и крикнула официанту, чтобы тот принес шампанского.
— Это все твоя поганая русская музыка нагнала на меня тоску! Следовало бы ее запретить!
Жанна вскочила и крикнула музыкантам:
— Хватит! Давайте что-нибудь другое!
— Так вот, мы с тобой сейчас говорили о Блини. Мне его не жаль, ему везде будет хорошо. Не понимаешь? Где бы он ни оказался, найдет себе уголок, устроится по-своему… Вот и моя дочь такая же. Жила до сих пор в предместье, в Буа-Коломб, где отец ее служил помощником начальника станции… Удивляешься? Вот так-то! Когда я за него вышла, он еще и помощником не был… Билеты проверял у выхода… Представь, за двадцать пять лет с этим вокзалом не расстался, даже не знаю, сменил ли квартиру…
— Спать хочу… Тошнит… — простонала Жожо.
— Заткнись! — прикрикнула Жанна, думая совсем о другом.
— Ты же видел Элен… Ведь она сейчас разбогатела… Но по-прежнему живет себе потихоньку, ходит на рынок, стряпает на плитке… Вот такой я хотела бы стать, понял?
— Вы не смогли бы!
— Без тебя знаю, идиот! В том-то и дело…
И оба погрузились в молчание, угрюмо глядя в одну точку. Полковник, владелец виллы под Тулоном, не стесняясь, у всех на глазах, поглаживал грудь одной из девчонок, а та будто этого и не замечала. Жожо все-таки пришлось выбежать в туалет. Скрипач подошел со смущенным видом.
— Что-нибудь не то сыграли?
Ему ведь даже не дали доиграть до конца!
— То, то!
— Вы уж простите… Вы, наверно, привыкли к настоящим цыганам…
— Да нет, дружочек, все было прекрасно!
Он уже ничего не понимал, не знал, как отойти от нее.
— Ребятишки у тебя есть?
— Трое!
— Тогда не все ли равно тебе?
Он ушел, так ничего и не поняв. А понимала ли Жанна сама себя?
— Ребятишкам-то его не каждый день мясо достается! — сказала она Владимиру. — Подумать только, что эта дура Жожо отправила своего малыша в Швейцарию. Показывала она тебе фотографию? С таким мальчонкой рассталась — значит, вовсе жизни не заслуживает. И это ради того, чтобы пить шампанское и бездельничать… Опротивели мне люди, вот что! А ты уже напился? Слушаешь ты меня или нет?
Она смотрела на него, слишком хорошо его зная, чтобы не видеть, что он еще не слишком пьян.
— О чем ты думаешь? Спорю, что все еще о Блини…
— А вот в Константинополе… — начал он.
— Да ну тебя с твоим Константинополем! Ну, подыхал ты там от голода! Дальше что?
Его все время тянуло следить за ней, и если бы она встретилась с ним взглядом, то с удивлением обнаружила бы в его глазах ненависть.
— В Константинополе, — продолжала она, — уже было слишком поздно. У тебя раньше был шанс.
— Какой?
— У тебя в стране тогда все разом взорвалось. Это что, по-твоему, не шанс? Все стереть, все начать заново! Но у тебя пороху не хватило.
Он съежился на диванчике и сжал губы.
— Тебе-то как раз следовало это понять!
— А моего отца расстреляли… — сказал он очень тихо.
— Каждый день тысячи людей умирают…
— Мою сестру посадили в тюрьму, и до того, как убить, десять или двенадцать негодяев ее…
Она повернулась к нему.
— Это правда?
— Клянусь!
— Ты вечно клянешься. Но на этот раз я тебе, пожалуй, поверю.
— Мою мать…
— Замолчи! Хватит уже!
Жанна снова разжалобилась; она пила, и ей хотелось плакать.
— Прости, Владимир… Ты прав… Даже не знаю, как это выразить. Тебе этого не понять… Официант, еще шампанского! Нет, маленьких бутылочек не надо! Давай сразу две полуторные! Твое здоровье, полковник! За вас, девчушки! Владимир, сходи туда, к туалету, посмотри, как там Жожо, ей, может быть, совсем плохо…
Лавируя между танцующими, он прошел через зал и застал Жожо у туалетного зеркала, рядом с уборщицей, разводившей для нее в воде порошок аспирина.
— Плохо дело?
— Тошнит… Уезжаем?
— Не знаю…
— Ночуем в Марселе?
— Надеюсь… Она не сказала…
— Иногда я думаю, что она все это нарочно делает… Что именно делает Жанна нарочно, она не уточнила, но они поняли друг друга.
— Она плачет, — сообщил Владимир.
— Этим всегда у нее кончается! Жожо выпила воду с аспирином, икнула и опять напудрилась.
— Пошли!
Посетители мало-помалу расходились. Полковник курил сигару, усадив себе на колени одну из подружек. В угоду тем, кто щедро платил, владелец ресторана всем раздал шуточные подарки. Жанна надела на голову — и тут же об этом забыла! — картонную пожарную каску.
— Что это вы там вдвоем вытворяли? — спросила она с подозрением.
— Да ничего… Мне было нехорошо…
— А знаете, я все думаю: вы уже спали друг с другом?
— Никогда! — воскликнула Жожо.
Она говорила правду. Им это даже в голову не приходило — ни ей, ни ему.
— Ну и пусть! Мне-то все равно. Я ведь не ревнива… А ты ревнив, полковник?
Тот не знал что ответить, да вряд ли он и расслышал вопрос.
Музыканты все играли, только ради них. Хозяин с барменом подсчитывали выручку. На вешалке висели лишь их вещи. Официанты то и дело поглядывали на часы. Одна бутылка еще оставалась непочатой.
— Надо с ней справиться! — решила Жанна, вздохнув. И сама наполнила бокалы. Потом подозвала метрдотеля, проверила счет вместе с ним, нашла ошибку в тридцать франков.