В тупике
Шрифт:
— Мне он тоже иногда мешал. Понимаешь ты, дурак этакий? Скажи, понимаешь, подлюга?
А потом шли угрозы:
— Если ты меня когда-нибудь вздумаешь бросить — прямо не знаю, что я могу натворить… Да нет, ты трус, ты меня не бросишь, знаю! Что с тобой станется без меня?
«Что с тобой станется без меня?»
Тысячи людей вокруг них, причудливо разодетые, пили на террасах, танцевали, часами валялись на солнце. В доме-башне жили десятки парочек и семейств. Машины сновали взад-вперед, беспричинно крякая, точно утки, а по вечерам блуждающие тени мелькали то здесь, то там во влажной ночной тьме.
Что-то сейчас делает Блини? И почему в этот вторник на борту яхты разыгралась такая ужасная сцена?
Владимир только что вытащил их сундука граммофон, который они с Блини купили, заплатив поровну, когда жили в Константинополе. Он смотрел на граммофон, но не заводил его и думал, что эта вещь все еще принадлежит им обоим. И вдруг невольно прислушался к каким-то неожиданным звукам, доносившимся из салона, тихим, однообразным звукам, похожим на рыдания.
Не долго раздумывая, он выбежал на палубу и уже собирался спуститься в салон, когда люк резко захлопнулся у него перед самым носом.
Это сделала мадмуазель Бланш, сиделка, бросившаяся ему наперерез. Она не плакала — стало быть, плакала Элен.
Он не знал, что делать, куда себя деть, куда идти. Это был час тихих прогулок в наступающих сумерках. То одна, то другая пара останавливалась, разглядывая яхту.
Владимир рискнул наклониться и заглянуть в иллюминатор и тут же пожалел об этом, потому что понял: никогда ему не забыть того, что увидел.
Элен не то полулежала, не то стояла на коленях на полу! На коленях перед сиделкой! И плакала. И как будто умоляла ее о чем-то.
Владимир поспешно откинулся назад, так как мадмуазель Бланш повернулась к нему с весьма нелюбезным выражением лица. Он стал ходить по палубе. Потом подумал, что внизу могут услышать его шаги и это смутит девушку.
Он спустился на берег, машинально зашел к Политу и бросился на свой диванчик в углу. Какие-то молодые люди толпились у стойки. Один из них пытался погладить бедро Лили, а она отводила его руку, поглядывая на Владимира.
Он не заказал выпивки. Встал, не в силах усидеть на месте, и вышел, охваченный страшным волнением, — ему казалось, что Блини прячется где-то близко.
С набережной он видел освещенные окна салона. Он все думал, плачет ли еще Элен, и боялся двинуться вперед или назад. Вот и стоял неподвижно в темноте, настороже.
— Угостить вас стаканчиком, капитан? — предложил Тони.
— Нет, спасибо.
Он отошел в сторону, потом поднялся на палубу, уселся там в углу, напрягая слух, и увидел, что в иллюминаторе каюты Элен зажегся свет. Но та, сиделка, все еще оставалась на яхте. Минуты бежали одна за другой. Было одиннадцать часов вечера, и на молу оставалось всего несколько парочек. Тони с немым, сидя в лодке, готовили сети к ночной рыбалке.
Наконец открылся люк салона. Мадмуазель Бланш вышла на палубу, уверенная, что где-то здесь застанет Владимира.
— На минутку, — сухо сказала она. Она первой спустилась по сходням и сделала несколько шагов по молу. Он шел следом за ней. Она остановилась и подождала его.
— Я хочу, чтобы вы мне ответили на один вопрос как можно откровенней.
Они помолчали. Владимир поймал неприязненный взгляд, устремленный на него, такой же презрительный, как взгляд Элен.
— Это правда, что ваш приятель был вором?
— Почему вы спрашиваете?
— Отвечайте! Не бойтесь! И главное — не старайтесь понять, вы наверняка все поймете неверно. Блини был вором?
— Кольцо было найдено в…
— Это я знаю! Я не спрашиваю, были ли вы его сообщником…
Он молчал, уставившись на какой-то огонек на набережной.
— Вы ничего не хотите мне сказать? — настаивала сиделка.
— Я?
— Да, вы! Впрочем, хватит. Я буду ночевать на яхте. Приготовьте мне койку в салоне.
В салоне были две дополнительные койки, которые днем, как в пульмановских вагонах, откидывались к стене.
Владимир спустился, а девушка осталась в ожидании на палубе. Его удивил донесшийся до него сильный запах эфира. Ему казалось, что он все еще слышит тихие рыдания в каюте Элен.
Вдруг послышался ее голос:
— Это вы?
— Я, — ответил он.
— Где мадмуазель Бланш?
— Сейчас спустится.
Он постелил на матрац простыню. Сиделка бесшумно спустилась и сказала:
— Хорошо, дальше я постелю сама.
Он собирался выйти, но она остановила его.
— Вы собираетесь ночевать на яхте? — спросила она.
— Да, как всегда.
— Нет, не всегда. Вы ведь иногда ночуете на вилле. Вы не могли бы это сделать сегодня?
— Хорошо.
Она говорила так спокойно и властно, что он не мог не подчиниться. Он понял, что должен покинуть яхту, но идти на виллу ему не хотелось.
До часу ночи он оставался у Полита, так как компания молодежи все еще была там и ради них кафе не закрывалось. В этот вечер он наконец заметил, что Лили влюблена в него, но это ничуть его не обрадовало и даже не польстило его самолюбию.
— Вот дура-то! — буркнул он.
Его даже раздражало, когда она обслуживала посетителей, то и дело поглядывая на него и краснея, когда их глаза встречались. Что, собственно, думает она о нем, что привело ее в такое волнение? Что она вообразила?
Выпил он очень много. Это было ему необходимо. Потом оказался на пляже, в полном одиночестве, только чьи-то шаги доносились к нему издалека. Поставленные в ряд кабинки тянулись по всему пляжу. Он попытался открыть одну, другую, наконец добрался до такой, где дверь не была заперта, и улегся там, положив голову на согнутую руку. К трем часам утра, видимо, поднялся ветер, так как ему стало холодно и показалось, что волны плещутся совсем близко от него.