В тупике
Шрифт:
Владимир провел ладонями по щекам и почувствовал что небрит, но бриться не было сил. Кое-как он оделся — полотняные туфли, мятые белые брюки, полосатая тельняшка…
Сон не принес ему отдыха, а напротив — утомил, в животе была тяжесть, руки и ноги затекли… Шаги на палубе: опять этот Дезирэ.
— Мне же нагорит из-за вас, — беспокоился он.
— Сейчас иду!
Владимир еще не знал, что ему предстоит, не знал, что сейчас он доживает последние минуты былой жизни. Выйдя на палубу, он глазами поискал Элен,
В салоне слышались голоса. Он наклонился, увидел мадмуазель Бланш — опять она! — и со вздохом отошел.
— Подождите меня! Мне надо выпить! У Полита как раз находился вице-мэр. Владимир заказал виски, чтобы подбодриться.
— Кстати, у меня ведь так и нет документов вашего приятеля… А мне нужен его новый адрес, поскольку он переехал…
Владимир спокойно взглянул на того, будто предвидел, что отныне это все для него — пустая болтовня.
— Он вам не пишет?
Владимир покачал головой, рассматривая в то же время Лили, надевшую яркое платье в свой выходной день.
А она, дура, плакала из-за него! Примеряет шляпку перед зеркалом и старается придать лицу трагическое выражение. Будто топиться собралась…
— Еще виски!
Дезирэ старался призвать его к порядку гудками клаксона. Владимир наконец уселся рядом с ним, голубые глаза его казались еще светлей, чем обычно, чуть ли не прозрачными.
— Знаете, она ведь выгнала сиделку… Машина мчалась мимо пляжа, мимо ласкового, шелковистого моря, усеянного головами купающихся.
— За что?
— Да за то, что та смоталась в полдень, не спросясь. А сама-то ведь запила по новой.
Обрывки всего увиденного за утро словно прилипли у него к сетчатке. И в то же время ему казалось, что он опять вдыхает пряные запахи Константинополя, захотелось выпить стаканчик «раки», тамошней водки, но в Канне, конечно, ее не найдешь.
Машина остановилась у входа на виллу.
— Не очень-то спешил! — крикнула с балкона Жанна Папелье.
Владимир медленно поднялся по лестнице, с непривычной для него раскованностью.
— Что ты поделывал? — спросила она, не сводя с него влажных глаз.
— Спал.
— Стало быть, все кругом спят? Эдна выдула стаканчик-другой после завтрака и залегла! Ну, садись! Налей-ка мне виски.
На столе было все, что нужно, — виски, ведерко со льдом, сифоны… Жанна, должно быть, тоже только что встала, даже причесаться не успела, из-под распахнутого халата виднелась грязноватая розовая ночная рубашка. Левая нога, по-прежнему в гипсе, покоилась на табуретке.
— Да что с тобой такое? — спросила она, рассматривая его.
— Со мной? Ничего…
— Скучно мне, Владимир! Все на меня дуются… Пришлось прогнать сиделку — все время шляется где-то, не спросясь… А про Эдну я вот что скажу; подлюга она. Не зря я тогда ее выставила…
Владимир не вслушивался в слова, до него доходил только дребезжащий голос, загрязнявший, казалось, чистый предвечерний воздух.
Редко выдаются такие вечера, когда все кажется особенным — цвет и вкус воздуха, и его плотность, и самый ритм окружающей жизни. Там, на горизонте, море уже было не синим, а серебристо-зеленым, а из всех окрестных садов струился душистый, молчаливый покой.
В той стороне, где город, — густой столб дыма, поезд все стоит, все не уйдет, тяжело дыша… Это пыхтение раздражало Владимира — когда же тронется наконец этот поезд?
— Знаешь, что будет, если и дальше так пойдет? Всех к черту выгоню! Да, так и сделаю в один прекрасный день… И буду жить одна, как старуха… Останется только завести моську и попугая…
Вместо того чтобы возразить, Владимир внимательно посмотрел на нее, будто соглашаясь.
Старуха, старуха и есть. Чем другим, кроме богатства, отличается она от всех старух, которые в своих запущенных квартирах гадают на картах, кормят запаршивевшего кота, а потом валяются, мертвецки пьяные, на грязном матрасе?
— Ты себе представляешь меня с собачонкой и попугаем, Владимир? — воскликнула она с деланным смехом.
Она сама себя напугала. Слишком далеко зашла. А главное — как посмел Владимир не возразить тут же с возмущением?
— Ты что молчишь? Да ты послушай только, бедолага, ведь, если я это проделаю, ты тоже вылетишь, не забывай. Да, ты тоже! И незачем смотреть этаким прозрачным глазом… Налей-ка лучше В глазах ее все еще таился ужас. Она не хотела смотреть на сад Садовник граблями выравнивал песок в аллее. Она сказала Владимиру:
— Пусть уймется. Он мне действует на нервы. Владимир нагнулся над перилами и передал это распоряжение старику; тот хладнокровно взялся за тачку. Никогда не понять было, чем он занимается. Да знал ли он сам-то? То разрыхляет землю на клумбе, то возит в тачке горшки с цветами.
— Садись уже. Ты меня из терпения выводишь, не видишь, что ли?
Ее тоже после сна мучил желудок. Она пила виски и морщилась от каждого глотка.
— Что ты делал прошлой ночью?
— Да ничего.
— Не хочешь признаться? Думаешь, я не заметила твоих штучек с девчонкой из бистро? Он злобно, иронически ухмыльнулся.
— Только не воображай, будто я приревновала… Бегай за девчонками сколько душе угодно… Потом все равно придется ко мне вернуться… Попробуй только сказать, что нет!
Этого он не сказал, только посмотрел на нее, и если бы она уловила этот взгляд, она, может быть, сменила бы тему разговора.
— Знаешь, что муж мне сегодня утром сказал? «Слушайте, Жанна, будьте поосмотрительней… Вы, конечно, моложе меня.., но через несколько лет вы почувствуете, что состарились и остались совсем одна…».