В тупике
Шрифт:
Точнее говоря, он напоминал подростка-мулата. Но мулаты очень рано расстаются со своей грацией молодого зверька, с невинной веселостью, с детской нежностью.
Блини в свои тридцать пять лет был красивым и ласковым, как тринадцатилетний египтянин.
— Вот этот и вон тот… Владимир поднял голову.
— Повторим, Лили! — заказал он, оттолкнув от себя пустой стакан.
Немой засмеялся, глядя на него, и повертел пальцем у виска, показывая, что Владимир опять напьется до беспамятства.
Остальные играли в белот, кричали, шутили, с размаху швыряли карты на стол.
Владимир их даже не
Ему было не по себе. Хотелось, чтобы все, что должно случиться, поскорее случилось и не было бы соблазна восстановить все как было.
— Мамаша Электра сегодня не придет? — поинтересовался Полит, стоя на пороге кухни.
— Вряд ли.
— Грехи замаливает?
Владимир пожал плечами. Шутка уже никого не смешила — слишком часто ее повторяли.
А мамаша Электра, как называл ее Полит, в пять часов утра была пьяна вдрызг. Ну и что такого? Теперь она спала в своей спальне, среди разбросанных как попало вещей, а ее гости бродили по вилле.
Что еще ей было делать? Вот проснется и, еле ворочая языком, тоже потребует стаканчик виски. Ну а потом…
Время от времени Владимир посматривал на игроков — каждый из них пристроил рядом с собой по рюмочке перно [3] .
Дождь по-прежнему поливал белую яхту; этот бывший корабль противолодочной обороны, длинный — чуть ли не до тридцати метров, — узкий и заостренный, обошелся своей хозяйке в полмиллиона; а выходила яхта в море всего два раза в год.
3
Французский крепкий напиток.
Да к чему ей было выходить? Жанна Папелье, которую иные называли мамаша Электра — по имени яхты, — жила то в «Мимозах», там, высоко, в супер-Канне, то на борту. Не все ли равно, где жить? Ведь здесь и там жизнь одна и та же.
Вице-мэр обернулся, когда Владимир в третий раз потребовал виски, — на сей раз этот русский превысил обычную норму, а до полудня еще далеко!
— Что-нибудь неладно? — спросил он, не подозревая, что Владимир покраснеет, услышав такой вопрос.
…Придется пережить неприятную минуту — вот и все! Через час-другой Жанна Папелье проснется и увидит, что пропал ее бриллиант. Она мало чем дорожила, но любила это кольцо, теряла его раз в неделю и всегда находила на том самом месте, где оставила.
Каждый раз — одна и та же комедия. Она собирала гостей и слуг. На каждого поглядывала с подозрением. Кричала:
— Кто стащил мой бриллиант? Она переворачивала виллу вверх дном; обыскивала комнаты слуг и даже друзей, бранилась, угрожала, стенала:
— Если кому нужны деньги, достаточно сказать об этом мне… Но украсть у меня бриллиант! А я-то ведь всегда готова последнюю рубашку отдать, только попроси!
Она говорила правду. В «Мимозах» всегда жили человек пять-шесть, а то и десять. Друзья, отнюдь не близкие, приезжали дня на два погостить и оставались на месяц! Женщины и мужчины, но преимущественно женщины…
— Ты не захватила с собой вечернего платья и хочешь пойти в казино?.. Иди-ка сюда… Выбирай…
Она раздавала свои платья. Раздавала свои портсигары, зажигалки, сумочки. В пьяном виде она раздавала все, что попадало под руку, а придя в себя, ворчала: «Приезжают сюда, чтобы поживиться за мой счет…»
Она раздавала без счета и слугам, и всем окружающим. Всем, кроме Владимира, оттого что Владимир — это было совсем другое дело. Владимир был как бы «частицей ее самой. Владимир пил с ней. После нескольких стаканчиков Владимир плакал с ней вместе, и они полностью понимали друг друга, испытывали одинаковое отвращение ко всему окружающему и одинаковую жалость к самим себе.
— Понимаешь, Владимир, миленький ты мой… Мне с ними скучно… Но я не могу жить одна…
Напившись до бесчувствия, оба ложились в одну и ту же кровать.
— Ну скажи, что мне теперь делать с дочерью, которая свалилась мне на голову? Лучше бы оставалась она где была, верно ведь?
Жанна Папелье на своем веку выходила замуж по меньшей мере три раза. О первом муже она не говорила никогда. Со вторым познакомилась в Марокко, где он занимал важное положение и входил в состав политических деятелей, которые чуть ли не через каждые два или три года занимают министерские посты. Фамилия его была Лебланше. Что касается третьего, то он вторники проводил всегда на вилле, но в остальное время предпочитал свою квартиру в Ницце. Это был седой старик, проживший чуть ли не всю жизнь в тропиках и нередко засыпавший там, где сидел. Жена утверждала, что у него была сонная болезнь.
Владимир занимался теперь тем же, чем не так давно — вице-мэр: поглядывал на часы и думал, что пора идти на яхту обедать, но не двигался с места.
— …Вот этот и вон тот…
Не хотелось ему оказаться сейчас лицом к лицу с Блини, видеть его широкую улыбку и газельи глаза… Тем более что ему было известно: Блини наделен этим женственным очарованием из-за туберкулеза! Он это скрывал от всех, но у него под матрацем всегда была спрятана бутылочка с настойкой креозота!
Тем хуже для него!
Владимир не ревновал мадам Папелье, которую звал попросту Жанной. Дважды он заставал Блини в ее спальне и делал вид, что не заметил. Впрочем, она его не стеснялась. Не раз, встретив какого-нибудь молодого человека, она говорила Владимиру: «Надо бы его пригласить сегодня вечерком…»
Владимир был согласен на все, согласен был на одновременные роли любовника и слуги. Ведь звание капитана было пустым звуком и он не имел для этого никаких оснований. Он занимался уборкой яхты вместе с Блини. Раз в году они вместе скоблили корпус яхты, перед тем как приступить к окраске.
Вернее, Владимир ухитрялся свалить всю работу на Блини, но это уже другое дело…
Нет! В счет шла только Элен.
Машина, с Дезирэ за рулем, проехала мимо кафе, потом вдоль мола и остановилась в нескольких метрах от яхты. Шофер, не очень-то желая вмешиваться в чужие дела, дал сперва несколько гудков. Никто не появился. Что она там делает, внизу? Пришлось все-таки Дезирэ выйти из машины и подняться по сходням. Довольно надолго он застрял в кают-компании, вероятно обсуждая что-то с Элен.