В твоих объятиях
Шрифт:
– Я не особенно люблю общество.
– Наверное, любая работа была бы легче, – продолжала она. – Ты должен все время быть в разъездах, спать на земле в дождь и холод, бегать от людей, прятаться, делать все тайно. Хуже того, тебя постоянно пытаются убить. Не только люди вне закона и индейцы, но и обычные честные граждане.
Тринити молча смотрел на нее. Лицо его ничего не выражало.
– Ты права, но не по той причине, о которой думаешь.
Виктория почувствовала удовлетворение, что вынудила его ответить, но ее удручила безысходность,
– Твои «обычные честные граждане» – всего лишь ленивые бесхребетные трусы, которые прячутся в безопасных городках и бегут с жалобами к шерифам, когда кто-то украдет их деньги, или к правительству, если прогорят в том или ином предприятии. У скольких из них хватает мужества встретиться лицом к лицу с убийцами, которых я привозил в тюрьму? Ни у кого! Сколько из тех людей, что судили тебя, набрались храбрости и погнались за тобой, когда твой дядя выкрал тебя из тюрьмы? Ни один! Они все полагаются на меня или кого-то вроде меня, чтобы сделать работу, которую сами делать боятся, не умеют или просто не могут, так как слишком глупы.
Викторию потрясло, насколько же одинок он был в своей жизни.
– Ты почти такой же плохой, как те преступники, которых ты ловишь, – промолвила она. – Ты не совершаешь убийства, но отнимаешь у людей их мужество и самоуважение.
– Они уже утратили их. Поэтому им нужен я.
– Для чего? Чтобы защитить их от меня?
– Тебя осудили за убийство.
– Что дает тебе право решать, какой приговор следует привести в исполнение, а каким пренебречь?
– Ты была осуждена законным судом.
– Ты защищаешь людей от меня. А кто защитит их от тебя?
– Никто не нуждается в защите от меня.
– Я нуждаюсь.
– Тебе это было бы не нужно, если б ты делала то, что я прошу.
– Замечательно. Ты станешь хорошо обращаться со мной, если я не стану мешать тебе отвезти меня назад, чтобы меня повесили.
– Я всегда знал, что женщина способна так извратить истину, что мужчина вообще перестанет понимать, в чем она состоит. Но не встречал в жизни никого, кто мог бы сделать это так же ловко, как ты. А все сводится к тому, что ты преступница, а я нет. Вот и все. Если хочешь позавтракать, тебе лучше поесть сейчас. Или останешься голодной до ночи. У тебя есть десять минут.
Виктория была возмущена. Он отмахнулся от нее, как от мухи.
– Никто не может одеться, умыться и поесть за такое время.
– Тогда и не пытайся. Если хочешь сходить по нужде, можешь зайти за этот валун.
– Мне нужно больше уединения.
– Как знаешь, но теперь у тебя осталось только восемь минут.
–Ты дикарь!
– Полагаю, тебе так кажется. Но меня интересуют только две вещи: остаться в живых и доставить тебя к шерифу в Бандеру.
Тринити встал на колени и взял со сковородки кусочек бекона, затем он положил его на хлеб и протянул Виктории:
– Это последний кусок хлеба. По крайней мере, кофе горячий.
Виктория проигнорировала пищу.
–
– У тебя семь минут. Я пошел за лошадьми.
– Я еще не буду готова, когда ты их оседлаешь. Но она говорила это в пустоту. Тринити ушел. Бормоча себе под нос слова, неприличные для дамы.
Виктория взяла смену одежды и оглянулась, чтобы выбрать место для переодевания, но не нашла более подходящего, чем за валуном, указанным Тринити.
Она еще не вышла из-за валуна, когда он вернулся с оседланными лошадьми.
– Пора ехать, – объявил он.
– Я еще не готова.
– Если ты не появишься через тридцать секунд, я иду за тобой.
Она услышала, как зашипел костер. Наверное, он загасил его, вылив кофе. Она не успела ни поесть, ни попить. Она поспешно закончила одеваться, схватила вчерашнюю одежду и выскочила из-за валуна.
– Надеюсь, это не кофе ты вылил в костер?
– Ты не можешь пить кофе во время езды на лошади.
Тринити взял ее одежду, швырнул на одеяло и скрутил его в скатку. Виктория поняла, что больше не сможет снова ее надеть.
– Ты испортишь мою одежду, если будешь ее так комкать.
– В следующий раз позаботься одеться вовремя и сделать все сама, – сказал Тринити не останавливаясь. Он привязал скатку к седлу вьючной лошади. – Хочешь, чтобы я помог тебе сесть в седло, или заберешься на лошадь сама?
– Я еле успела одеться. Я не умывалась, не чистила зубы...
– Я никому об этом не расскажу.
Виктории очень хотелось пройтись по его физиономии ногтями, чтобы стереть с нее эту его ухмылку. Но даже зная, что он вполне это заслужил, она и так чувствовала себя виноватой при виде вспухших красных линий, пересекавших его щеку. Она никогда раньше не делала ничего подобного, и привыкнуть к этому оказалось трудно.
Одним махом Тринити вскинул ее в седло. И хотя Виктория скорее бы умерла, чем призналась в этом, ей понравилось ощущать его сильные руки на своем теле. Она вспомнила, как он обнимал ее в тот день, когда их застал Бак. Ей уже дважды это снилось. В ее снах он не оставил свои руки у нее на талии... Ей хотелось, чтобы Тринити и наяву повел себя так же.
– Не боишься, что если не свяжешь мне руки, я попытаюсь сбежать?
– Нет. Я свяжу тебе ноги.
Виктория попыталась его лягнуть и одновременно убрать ноги подальше от него. Но было поздно. Он уже накинул веревку на одну ее щиколотку и мертвой хваткой вцепился в другую.
– Тебе нравится унижать достоинство женщин? – требовательным тоном осведомилась она, не скрывая досады.
– Не знаю. До сих пор мне не приходилось арестовывать женщин. А что, унижаю твое достоинство?
– Как ты можешь задавать такой вопрос? Ты выкрал меня из моего дома, связал мне руки и ноги, взвалил на лошадь, как мешок орехов, заставил сутки ехать, не меняя одежды, отказался дать мне возможность умыться и почистить зубы, заставил спать под открытым небом...