В убежище (сборник)
Шрифт:
— Папину комнату сегодня пропустим, — сказала Констанция. — Там теперь живет Чарльз. — Потом она задумчиво сказала: — Может, надеть мамино ожерелье? Я еще никогда не носила жемчуг.
— Но его место в шкатулке. Придется вынимать.
— Вынимать — не вынимать, кому это интересно?..
— Мне интересно — с ожерельем ты станешь еще красивее.
Констанция рассмеялась и сказала:
— Что-то я поглупела. Вздумала зачем-то жемчуг надевать.
— Пускай лучше ожерелье в шкатулке лежит, на своем законном месте, — сказала я.
Чарльз закрыл дверь в папину
— Сколько времени Чарльз сюда ехал? — спросила я.
— Часа четыре. Или пять. До поселка на автобусе, а оттуда пешком.
— Значит, до дома ему тоже четыре-пять часов?
— Ну, конечно. Но пока он не уезжает.
— И сперва ему придется идти пешком в поселок?
— Если ты не подвезешь его на крылатом коне.
— Нет у меня никакого коня.
— Ох, Маркиса. Чарльз вовсе не плохой человек.
В зеркалах играли блики света, а в сумраке маминой шкатулки мерцали бриллианты и жемчужины. Тень Констанции плясала на стене, когда она шла к окну взглянуть на дядю Джулиана, а там, на улице, трепетала и переливалась под солнцем молодая листва. Чарльз проник сюда, потому что порвалась охранная сеть; вот восстановлю эту сеть, и Констанция окажется внутри, а Чарльз снаружи, и он непременно уедет. Надо смыть, стереть его следы по всему дому.
— Чарльз — призрак, — сказала я. Констанция вздохнула.
Я отполировала дверную ручку в папиной комнате — и один из следов Чарльза исчез.
Наверху все было убрано, и мы спустились с тряпками, помелом, мусорным ведром и шваброй — словно ведьмы с прогулки. В гостиной мы протерли золоченые ножки стульев, арфу, и все засияло, даже мамино голубое платье на портрете. Я нацепила тряпку на швабру и смахнула пыль с лепного свадебного пирога на потолке; я слегка пошатывалась, задирая голову, но представляла, будто потолок — это пол, и я просто подметаю и смотрю вниз, на щетку, а сама — невесомая — парю в пространстве; комната раскачивается, кружится… И вот я снова стою на полу, глядя вверх.
— Чарльз еще не видел этой комнаты, — сказала Констанция. — Мама ею так гордилась, и почему я сразу не показала?
— Можно, я вместо обеда бутерброды возьму? Хочу пойти на протоку.
— Рано или поздно тебе придется сесть с ним за стол, Маркиса.
— Вечером, за ужином. Честное слово!
В столовой мы протирали все: и высокие деревянные спинки стульев, и серебряный чайный сервиз. Констанция поминутно бегала на кухню — взглянуть на дядю Джулиана; один раз я услышала, как она засмеялась и воскликнула: «Осторожно, там сплошная грязь!» Она говорила с Чарльзом.
— А куда ты посадила Чарльза вчера за ужином?
— На папино место, — ответила она и добавила:
— У него есть полное право: он гость и к тому же очень похож на папу.
— Он и сегодня
— Да, Маркиса.
Я тщательно протерла папин стул, хотя что толку, если Чарльз сядет сюда снова? И все столовое серебро заново перетирать…
Закончив уборку, мы вернулись на кухню. Чарльз курил трубку за столом, и они с Ионой смотрели друг на друга. Табачный дым чужд нашей кухне, и плохо, что Иона опять смотрит на Чарльза. Констанция пошла в сад за дядей Джулианом; я услышала, как он сказал:
— Дороти? Нет, Дороти, я не сплю.
— Сестрица Мари меня не любит, — снова сказал Чарльз Ионе. — Как думаешь, Иона, знает сестрица Мари, как я расправляюсь с теми, кто меня не любит? Тебе помочь с каталкой, Констанция? Что, дядюшка, славно поспали?
Констанция сделала нам с Ионой бутерброды, мы ушли и забрались на дерево: я жевала, примостившись на нижней развилке, а Иона залез на ветку потоньше и караулил птиц.
— Иона, — выговаривала я ему, — не смей больше слушать брата Чарльза.
Иона удивленно таращился на меня: к приказам он не привык.
— Иона, — сказала я. — Он призрак. — Иона прикрыл глаза и отвернулся.
Надо выбрать надежное средство, чтобы прогнать Чарльза. Слабое или неверное колдовство навлечет на наш дом новые беды. Я вспомнила о маминых драгоценностях — недаром сегодня день сверкающих предметов, — но вдруг они бессильны в пасмурный день? Да и Констанция рассердится, если я выну их из шкатулки, — ведь она и сама решила их не трогать. Я вспомнила о книгах: книги обычно обладают недюжинной охранной силой; но папина-то книжка свалилась с дерева, вот и удалось Чарльзу к нам проникнуть; наверно, над Чарльзом книги не властны. Прислонившись к стволу дерева, я размышляла о колдовстве: если Чарльз не исчезнет через три дня, я разобью зеркало в прихожей.
* * *
За ужином он сидел напротив меня, на папином стуле, и огромное белое лицо заслоняло серебряный сервиз за его спиной. Он внимательно смотрел, как Констанция нарезает курицу дяде Джулиану, как раскладывает на тарелке — чтобы тому было сподручнее; он пялился на дядю Джулиана, когда тот взял кусочек и принялся перекатывать во рту.
— Вот тебе булочка, дядя Джулиан, — сказала Констанция. — Съешь мякиш.
Констанция забыла, что я не ем заправленный салат; впрочем, я и незаправленный не стала бы есть, пока нависает над столом это огромное белое лицо. Ионе курица не полагалась, он просто сидел на полу, возле меня.
— Он всегда с вами ест? — Чарльз кивнул на дядю Джулиана.
— Когда хорошо себя чувствует.
— И как ты только выдерживаешь?
— Джон, я тебе вот что скажу, — неожиданно обратился к Чарльзу дядя Джулиан, — теперь уж деньги так выгодно не вложишь, как папа вкладывал. Он был человеком проницательным, но так и не понял, что времена меняются.
— С кем он разговаривает? — спросил Чарльз у Констанции.
— Он думает, что ты его брат Джон.
Чарльз долго смотрел на дядю Джулиана, а потом, покачав головой, принялся за курицу.