В вечном долгу
Шрифт:
— И долго вы, Сергей Лукич, думаете прохлаждаться здесь?
— И что ты его изживаешь? Кость конская — вот кто ты, — с невиданной решимостью бросилась Домна Никитична на защиту сына. — Али тебя, старого, завидки берут? Помешал он тебе, а?
Лука Дмитриевич никак не ожидал такой бурной атаки жены, смутился перед сыном и в ругань не полез. Отложив ложку, только и сказал:
— Ну, хватит. Свои, мы или чужие? Там небось ждут его, к тому и спросил.
— Верно, батя, надо ехать.
— Я
Домна Никитична всхлипывала и сморкалась за перегородкой на кухне, и Лука Дмитриевич поспешил убраться из дому. А по дороге в контору терзался раскаянием: «Как-то у меня коряво выходит все. Неуж по-другому нельзя было все это обговорить? Так, мол, и так, Серега… Хм».
Утром он увез сына на станцию и проводил его с проходящим поездом. Сергей опять с трудом рвал от сердца спокойную, сытую жизнь дома, Клаву, без которой не мыслилась жизнь дальше, и потому с отцом попрощался сухо, невесело.
В подавленном состоянии остался и сам Лука Дмитриевич. Ведь как он радовался приезду Сергея! Хотел поговорить с ним душа в душу, посоветоваться, а разговору, по существу, никакого не вышло. «Клавка ему в голову влезла опять, — с обидой и ревностью замечал он. — До отцовских забот ему! А ради кого мучаюсь? С людьми живу, как цепной кобель. Вот и для сына не нашлось теплого словечка. И что это, Лука, происходит с тобой? Сильно ты походишь на траву волчец. Видел, как на опустевшем лугу одиноко и бесприютно качает ее ветер? Конечно, видел. И косарь и скотина сторонкой обходят злое, колючее растение. Волчец. Хм».
XXVI
Как-то в середине июня, возвращаясь домой из Окладина, Лузанов привез с собой мужчину-здоровяка, с круглыми плечами и розовыми щеками. Это прибыл в колхоз «Яровой колос» инспектор по определению урожайности Павел Никонович Струнников.
Остановились у правления колхоза, и Лука Дмитриевич, увидев в окне Тяпочкина, махнул ему рукой. Тот мигом скатился по лестнице вниз и, запыхавшись, подбежал к председательскому коробку.
— Слушаю, Лука Дмитрич.
— К нам вот из района товарищ Балалайкин…
— Струнников, — слабым, совсем не своим голосом обиженно поправил мужчина-здоровяк.
— Хм. Надо куда-то устроить товарища Струнникова на ночлег. Может, к Пластуновым?
— А почему же нет? — согласился бухгалтер. — У них чисто, ребятишек нету, спокойно. За милую душу.
— В таком разе до свидания, товарищ Струнников. Да, Тяпочкин, накажи Мостовому, чтоб с утра был в конторе. Мостовой — это наш агроном, — пояснил Лузанов гостю.
— Да, да. Вся моя работа только с агрономом, — опять чужим голосом подхватил Струнников и, выкинув тяжелую ногу из коробка, начал вылезать.
Инспектор, как и все люди большой полноты,
— У вас, товарищ Струнников, что-то случилось? Вы тяжело вздыхаете.
— У всех случилось. Не у одного меня. У нас какой месяц идет? Вот видите — июнь. Хлеба пошли в трубку. А дождя все нет и нет.
— Вы, надо понимать, очень переживаете.
— Все переживаем, молодой человек. Нам дорого каждое зернышко. Потому что хлеб — наша сила и жизнь. А вот вы, я не конкретно о вас, — вы, люди деревни, — не всегда умеете дорожить зернышком. Я лично великолепно понимаю вашу психологию. Вы как рассуждаете? Просто. Нынче неурожай — следовательно, на будущий год обязательно привалит изобилие. И, по-вашему, выходит, вроде баланс, равновесие. Но какое равновесие? Мнимое, молодой человек. Ложное, то есть. Каждый год должны быть высокие урожаи. Понятно?
— Очень даже.
— Затем мы к вам и ездим, чтобы объективно, на основе агрономической науки и практики определить урожайность, вернее, уровень урожайности, разумеется, высокий уровень, и призвать вас к борьбе за этот уровень.
— Так, как вы говорите, можно большие урожаи собирать, — заметил Тяпочкин с неопределенной ужимочкой на остроносом лице. — Вообще-то мы тоже любим высокие намолоты.
Струнников сверху вниз посмотрел своими большими медлительными глазами на спутника и ничего не ответил на его замечание: придурковатый, видать, мужичишка.
Сдав с рук на руки инспектора Струнникова Елене Пластуновой, Тяпочкин пошел обратно, возмущенно отплевываясь:
— Тьфу. Даже и в ум не придет, с какого боку тебя пощекотят. Ты скажи на милость, определитель урожайности объявился! Тьфу! На основе науки…
Был вечер. В теплом воздухе пахло парным молоком и свежей подсыхающей травой, набросанной кое-где на крыши сараев. Возле пожарницы, на бревнах, сидели мужики, жгли табак и толковали об урожае, погоде, машинах, о войне в Корее. Подошел Тяпочкин.
— Ты, Карп Павлович, какого-то важного гостя сопровождал?
— Брательник.
— Твой, что ли?
— А то.
— Он сильно даже на тебя пошибает. Я так и подумал, сродни.
— Брательник по матери, Карп Павлович?
— По девятому пряслу в огороде.
— Кроме шуток, Карп Павлович?
— Товарищ из района. Приехал определять урожай.
— Как определять урожай?
— Да так. Обойдет, скажем, наши поля, а может, и не будет обходить, и определит: дорогие дядловцы, поработали вы здорово и нынче снимете стопудовый урожай. В районе эту цифирку перемножат на количество посевов, и получится для нас план хлебосдачи.