В водовороте

Писемский Алексей Феофилактович

– Любви какого-нибудь философа, медвежонка не ручного, как ты, например!

– Я?
– произнес князь и захохотал даже при этом.

– Ты, да!
– подтвердила Анна Юрьевна.

– В первый раз слышу!
– проговорил князь и явно поспешил уйти поскорей от кузины.

– И в последний: женщины двух раз подобных вещей не говорят!
– крикнула она ему вслед.

Князь на это ничего не ответил и, сев в карету, велел себя везти на Кузнецкий мост. Здесь он вышел из экипажа и пошел пешком. Владевшие им в настоящую минуту мысли заметно были

не совсем спокойного свойства, так что он горел даже весь в лице. Проходя мимо одного оружейного магазина и случайно взглянув в его окна, князь вдруг приостановился, подумал с минуту и затем вошел в магазин.

– Дайте мне револьвер, пожалуйста!
– сказал он каким-то странным голосом, обращаясь к красивому а изящному из себя приказчику.

– Большой прикажете?
– спросил его тот.

– Чтобы человека мог убить!
– ответил князь, не совсем искренно улыбаясь.

– О, это всякий убьет!
– подхватил с гордостью приказчик.
– Voici, monsieur, - прибавил он, показывая шестизарядный револьвер.

– Кажется, хорош?
– произнес князь.

– Превосходный!
– воскликнул приказчик и, как бы в доказательство того, прицелился револьвером в другого приказчика, который при этом усмехнулся и отодвинулся немного.

– Вам, вероятно, револьвер нужен для дороги, monsieur?
– присовокупил первый приказчик.

– Да-а!
– протянул князь.
– Я еду в деревню, а теперь там без револьвера нельзя.

– О, да, monsieur, многие помещики берут с собой револьверы. Зарядов прикажете?

– Непременно-с!
– отвечал князь.

Приказчик, уложив револьвер и заряды в один общий ящик, подал его князю. Тот, расплатившись, вышел из магазина и велел себя везти в гостиницу Роше-де-Канкаль.

– Номер мне особенный!
– сказал он, входя туда.

– В какую цену?
– спросил было его лакей.

– В какую хочешь!
– отвечал князь.

Лакей ввел его в богатейший номер с огромными зеркалами в золотых рамах, с шелковой драпировкой, с камином и с роскошнейшей постелью.

– Чернильницу мне и все, что нужно для письма!
– сказал князь.

– Сию секунду-с!
– отвечал лакей и, сбегав, принес что ему было приказано.

– Ты мне больше не нужен, - сказал ему почти сердито князь.

Лакей поспешно стушевался.

Князь - выражение лица у него в эти минуты было какое-то ожесточенное сейчас же сел и принялся писать:

"Несравненная Елена! Я желаю до сумасшествия видеть вас, но ехать к вам бесполезно; это все равно, что не видеть вас. Доверьтесь мне и приезжайте с сим посланным; если вы не приедете, я не знаю, на что я решусь!"

Запечатав эту записку облаткой, князь позвонил. Вбежал тот же лакей.

– Кучера мне моего позови!
– проговорил князь.

Лакей вышел, и через минуту вошел кучер, красивый мужик в длиннополом лисьем суконном кафтане и в серебряном широком кушаке. Водкой и холодом так и пахнуло от него на всю комнату.

– Ты поезжай к Жиглинским, - слышишь?..
– заговорил князь.
–

Отыщи там барышню непременно, - слышишь?.. Отдай ей в руки вот это письмо, только ей самой, - понимаешь?.. И привези ее сюда.

– Понимаю-с!
– протянул кучер.

Он, кажется, в самом деле понял, в чем тут штука.

– Если ее дома нет, то отыщи ее там, куда она уехала, хоть бы на дне морском то было, - понимаешь?..
– продолжал князь тем же отрывистым и почти угрожающим голосом.

– Отыщу-с, только бы сказали где, - отвечал кучер, потупляя несколько глаза перед князем.

– Ступай!

Кучер вышел и, проходя коридором, видимо, соображал, как ему все это хорошенько сделать для барина.

Оставшись один, князь принялся ходить по номеру. Шаги его были беспорядочны: он шел то в один угол, то в другой. Не прошло еще и десяти минут после того, как кучер уехал, а князь уже начал прислушиваться к малейшему шуму в коридоре, и потом, как бы потеряв всякую надежду, подошел к револьверу, вынул его, осмотрел и зарядил. Глаза у него в эти минуты были почти помешаны, руки дрожали... Но вот послышался, наконец, щелчок замка в двери номера; князь поспешно спрятал револьвер в ящик и вышел на средину комнаты; затем явно уже слышен стал шум платья женского; князь дрожал всем телом. Вошла Елена, несколько сконфуженная и робеющая.

– Здравствуй!.. Что это тебе так вздумалось прислать за мною?.. говорила она.

– Да так уж, извини!..
– сказал князь, беря и целуя обе ее руки.
– Мы, впрочем, здесь совершенно безопасны, - прибавил он, подходя и запирая дверь.

Елена сняла шляпку и подошла к зеркалу поправить свои волосы. Некоторое смущение и конфузливость были заметны во всей ее фигуре, во всех ее движениях.

– Ну, садись!
– сказал ей князь, тоже как-то неловко и несмело беря ее за руку и сажая на стул.

Елена повиновалась ему.

– А что мать твоя?
– спросил он.

– Она, как нарочно, в гости сегодня уехала, - отвечала с улыбкою Елена.

– А если бы не уехала, так, пожалуй бы, и не пустила тебя?

Лицо Елены мгновенно нахмурилось и приняло какой-то решительный вид.

– Вот еще! Послушалась бы я!.. Взяла да ушла, - сказала она.

– А скажи, отчего это она, - продолжал князь, - двух слов не дает нам сказать наедине?

Елена затруднилась несколько отвечать на этот вопрос. Она отчасти догадывалась о причине, почему мать так надзирает за ней, но ей самой себе даже было стыдно признаться в том.

– Может быть, ей почему-нибудь не нравятся наши отношения, - отвечала она.

– А ты знаешь, - подхватил князь, все ближе и ближе пододвигаясь к Елене, - что если бы ты сегодня не приехала сюда, так я убил бы себя.

– Что за глупости!
– воскликнула Елена.

– Нет, не глупости; я и револьвер приготовил!
– прибавил он, показывая на ящик с пистолетом.

– Фарс!
– проговорила Елена уже с досадой.
– Не говори, пожалуйста, при мне пустых слов: я ужасно не люблю этого слушать.