В водовороте

Писемский Алексей Феофилактович

Вбежала толстая, краснощекая девка.

– Не принимай князя, скажи, что я больна, лежу в постели, заснула... говорила торопливо Елена и вместе с тем торопливо гасила лампу.

Марфуша выбежала отворить дверь. Это действительно приехал князь.

– Барышня больны-с, легли в постель-с, почивают, - донесла ему та.

Князя точно обухом кто ударил от этого известия по голове.

– Но, может быть, она примет меня, доложи!
– как-то пробормотал он.

– Нет-с, они уж заснули!
– сказала Марфуша и захлопнула у него перед носом дверь.

Князь после этого повернулся и медленно стал спускаться с лестницы... Вскоре после того Елена, все еще остававшаяся в темной гостиной, чутким ухом

услыхала стук его отъезжавшей кареты.

III

На другой день в кабинете князя сидело целое общество: он сам, княгиня и доктор Елпидифор Мартыныч Иллионский, в поношенном вицмундирном фраке, с тусклою, порыжелою и измятою шляпой в руках и с низко-низко спущенным владимирским крестом на шее. Елпидифор Мартыныч принадлежал еще к той допотопной школе врачей, которые кресты, чины и ленты предпочитают даже деньгам и практику в доме какого-нибудь высшего служебного лица или даже отставного именитого вельможи считают для себя превыше всего. У Григоровых Елпидифор Мартыныч лечил еще с деда их; нынешний же князь хоть и считал почтенного доктора почти за идиота, но терпел его единственно потому, что вовсе еще пока не заботился о том, у кого лечиться. Княгиня же ценила в Елпидифоре Мартыныче его привязанность к их семейству. Происходя из духовного звания и имея смолоду сильный бас, Елпидифор Мартыныч как-то необыкновенно громко и сильно откашливался и даже почему-то ужасно любил это делать.

– К-х-ха!
– произнес он на всю комнату, беря князя за руку, чтобы пощупать у него пульс.
– К-х-ха!
– повторил он еще раз и до такой степени громко, что входившая было в кабинет собака князя, услыхав это, повернулась и ушла опять в задние комнаты, чтобы только не слышать подобных страшных вещей.
– К-х-ха!
– откашлянулся доктор в третий раз.
– Ничего, так себе, маленькая лихорадочка, - говорил он басом и нахмуривая свои глупые, густые брови.

– Конечно, ничего, стоило посылать!
– произнес князь досадливым голосом, между тем лицо у него было какое-то искаженное и измученное. Руку свою он почти насильно после того вырвал из руки Елпидифора Мартыныча.

– Все лучше посоветоваться!
– отвечала кротко княгиня: вечером она видела, что муж откуда-то приехал очень мрачный, затворился в своем кабинете и притворился, что читает; но потом, ночью, она очень хорошо слышала, что князь не заснул ни на минуту и даже стонал несколько раз, как бы от чего-то душившего его. Испугавшись всего этого, она поутру, не сказав даже о том князю, послала за Елпидифором Мартынычем, который и прибыл сейчас же и вместе с княгиней вошел в кабинет к князю. Тот, увидев его и поняв в чем дело, в первую минуту взбесился было; однако удержался и принял только очень сердитый вид.

– Ничего-с!
– повторил еще раз Елпидифор Мартыныч, усаживаясь в кресло и приготовляясь, как видно, побеседовать.
– К-х-ха!
– откашлянулся он затем с каким-то особенным наслаждением и отнесся уже с разговорами к княгине. Был я, сударыня, ваше сиятельство, у графа Виктора Сергеевича на обеде; кушали у него: владыко с викарием, генерал-губернатор со свитой, разные господа сенаторы...

– Что же это, он награду свою праздновал?
– спросила княгиня.

– Непременно так-с, непременно!
– подтвердил Елпидифор Мартыныч. Очень старик доволен; с коронации [10] еще он желая сей первенствующей ленты Российской империи и вдруг получил ее. Приятно каждому, - согласитесь!

– Да!
– поспешила согласиться княгиня: она больше всего в эти минуты желала, чтобы как-нибудь прекратить подобный разговор, от которого, она очень хорошо видела и понимала, до какой степени князь внутри себя рвет и мечет; но Елпидифор Мартыныч не унимался.

– Я,

когда награжден был сим крестом, - продолжал он, указывая с гордостью на своего Владимира: - приезжаю тогда благодарить генерал-губернатора, всплакал от полноты чувств, - ей-богу!

Князь уже более не вытерпел.

– Не о чем, видно, вам плакать-то о более порядочном!
– произнес он.

– О более порядочном - а?.. Вольнодумец какой он!.. Вольнодумец он у вас, княгиня, а?..
– обратился Елпидифор Мартыныч к княгине.

– Ужасный!
– отвечала та.

– А вы за ушко его за это, за ушко!.. И в бога ведь, чай, не верует?..
– шутил Елпидифор Мартыныч.

– Не знаю!
– сказала княгиня с улыбкою.

– Вам, как медику, совестно, я думаю, об этом и спрашивать и беспокоиться, - проговорил насмешливо князь.

– А вот что медики-с, скажу я вам на это!..
– возразил Елпидифор Мартыныч.
– У меня тоже вот в молодости-то бродили в голове разные фанаберии, а тут как в первую холеру в 30-м году сунули меня в госпиталь, смотришь, сегодня умерло двести человек, завтра триста, так уверуешь тут, будешь верить!

– Смерть, и особенно близких нам людей, лучше всего нас может научить этому, - подтвердила и княгиня.

– Да как же, помилуйте!
– воскликнул Елпидифор Мартыныч.
– Из земли взят, говорят, землей и будешь. А душа-то куда девается? Ее-то надобно девать куда-нибудь.

Князь на это только злобно усмехнулся.

– Нынче, сударыня, все отвергают, все!
– продолжал Елпидифор Мартыныч, по-прежнему обращаясь к княгине.
– Нынче вон, говорят, между молодыми людьми какие-то нигилисты [11] есть, и у нас в медицине все нигилисты, все отвергли; один только, изволите видеть, лапис [12] и опиум признали! Все в природе сотворено не на потребу человека, а ко вреду ему, и один только лапис и опиум исцеляют и врачуют его от всех болезней!

– Не от всех болезней, - возразил на это сердито князь, - a genius morborum [87] нашего времени таков, что эти средства, по преимуществу, помогают.

– Какой это genius morborum такой, желал бы я знать?.. Какой это он?..
– вспылил уже Елпидифор Мартыныч.
– Господи помилуй!
– продолжал он, разводя руками.
– Всегда были лихорадки, чахотки, параличи, - всегда они и будут!..
– Новое нам надобно было что-нибудь выдумать - вот что-с! Приедет нынче доктор к больному и расписывает ему: "У вас то-то и то-то; организм у вас такой-то, темперамент такой-то!" Батюшки мои! Целую лекцию прочтет ему из медицины, а тот и думает: "Ай, какой мудрец-всезнайка!" А я, извините меня, за грех всегда считал это делать. Я никогда не скажу больному, что у него; должен это знать я, а не он: он в этом случае человек темный, его только можно напугать тем. Родных, конечно, предуведомлю, когда кто труден, чтобы успели распорядиться о духовной и причастить заблаговременно!.. К-х-ха!.. откашлянулся старик в заключение, но вместе с тем раздался и звонок снизу от швейцара.

87

дух недугов (лат.).

Князь и княгиня переглянулись между собой.

– Кто может быть так рано?
– проговорила последняя.

Князь тоже недоумевал.

– Дама какая-то идет!
– сказал Елпидифор Мартыныч, обертываясь и оглядываясь в залу.

– Это, вероятно, Елена!
– произнесла княгиня более уже тихим голосом.

У князя все мускулы в лице передернуло.

В кабинет вошла действительно Елена. Внутри себя она, должно быть, была страшно взволнована; но, по наружности, старалась сохранить смелый и спокойный вид.