В волчьей пасти
Шрифт:
— Конечно, пустой?
В вопросе чувствовался вызов.
Гефель взглянул коротышке прямо в глаза.
— Нет! — бросил он и хотел уйти.
Пиппиг удержал его за руку.
— Ребенок останется здесь!
Гефель круто повернулся к нему.
— Это не тебе решать!
— И не тебе! — отрезал Пиппиг.
Жесткими глазами смотрели они друг на друга. Оба были разгорячены.
— Ты боишься? — примирительно спросил Пиппиг.
Гефель презрительно отвернулся.
— Не болтай вздора!
Пиппиг снова схватил его
— Оставь ребенка, Андре! Тебе не придется ни о чем беспокоиться, я отвечаю за все.
Гефель сухо рассмеялся.
— Ты отвечаешь за все? А если дело выплывет, кого возьмут за жабры? Тебя или меня? Меня, я капо! Ничего не поделаешь, ребенок отправится с поляком.
Оставив Пиппига, он ушел в канцелярию.
Пиппиг печально посмотрел на дверь. Ему стало ясно: Гефель трусил. В Пиппиге поднялась волна негодования и презрения. «Ладно, если он трусит и не желает рисковать, я сам позабочусь о том, чтобы малыш был в безопасности. Его надо убрать из вещевой камеры, притом — немедленно. Если спрятать мальчонку в другом месте, Гефель уже не будет за него отвечать». Пиппиг озабоченно засопел.
Куда же деть ребенка? В настоящую минуту он еще не знал, но это нисколько не меняло его решения.
«Надо посоветоваться с Кропинским, что-нибудь да придумаем!»
Гефелю было нелегко так круто обойтись со славным Пиппигом, и он знал, что тот теперь о нем думает.
Достаточно было одного слова, и Пиппиг все понял бы. Но этого слова нельзя было произнести.
Позже пришел Кремер. Он отошел с Гефелем в угол вещевой камеры.
— Эшелон уходит во второй половине дня.
— У меня уже есть список, — кивнул Гефель.
— Ну и как? — спросил Кремер.
Гефель смотрел мимо Кремера в окно.
— Что «ну и как»? — переспросил он и пожал плечами.
— Ребенок, конечно, уедет. — И, почувствовав боль в вопросе Гефеля, Кремер добавил тепло — Я ведь не изверг, Андре, но ты должен понять…
— А я, по-твоему, не понимаю? — голос Гефеля звучал почти враждебно.
Кремер не пожелал ввязываться в спор. Он должен был проявить твердость, как бы это ни было мучительно для него самого. Поэтому он молча кивнул, протянул Гефелю руку и сказал примирительно:
— Я не стану больше с этим возиться. Так и знай! Теперь все в твоих руках.
Он ушел.
Гефель мрачно смотрел ему вслед. «Теперь все в твоих руках!» Устало направился он в дальний угол склада.
Мальчик сидел на шинели и забавлялся старыми картами для игры в скат, которые принес ему Кропинский.
Тот примостился на корточках перед ребенком. Увидев Гефеля, он с благодарностью взглянул на него. Гефель сдвинул шапку на затылок и провел рукой по лбу.
Ребенок уже привык к нему и улыбнулся. Но Гефель оставался необычно серьезен. Его взгляд скользнул куда-то поверх головки мальчика, и он заговорил с Кропинским голосом, который ему самому показался чужим.
— Ты отнесешь ребенка к поляку.
Кропинский,
— Поляк сегодня уходит с эшелоном.
Кропинский медленно поднялся.
— С эшелоном?
Гефель был уже достаточно раздражен, ему хотелось как можно скорее покончить с этим делом.
— Что тут особенного? — накинулся он вдруг на Кропинского.
Кропинский машинально закивал головой. В эшелоне действительно не было ничего особенного. Но почему Гефель говорил с такой злобой?
— Куда эшелон? — спросил Кропинский.
Лицо Гефеля еще больше помрачнело.
— Не знаю! — отрезал он. — Делай что сказано.
Глаза Кропинского широко раскрылись — в них застыл страх. С его губ уже готово было слететь слово недовольства, но он промолчал и только смотрел с растерянной и безнадежной улыбкой в нахмуренное лицо Гефеля. А тот, боясь потерять власть над собой, прикрикнул на Кропинского:
— Унеси ребенка, пока не пришел Цвейлинг, и…
Кропинский опустился на корточки, осторожно отобрал у малютки «картинки», заботливо сложил их и взял ребенка на руки, собираясь идти.
Гефель вдруг провел рукой по мягким волосикам ребенка.
Лицо Кропинского просияло надеждой, он одобрительно закивал Гефелю, и в его голосе звучала мольба:
— Хорошо посмотри малое дитя! — нежно произнес он, — какие красивые глазки, и малый носик, и малые ушки, и малые ручки… Все такое малое…
У Гефеля стеснило грудь, он медленно опустил руку, словно завешивая каким-то покровом лицо малютки.
— Да, да, маленькое еврейское дитя из Польши…
Кропинский оживился.
— Что значит дитя из Польши? — сказал он, покачивая головой. — Дети есть на весь свет. Надо любить дети и защищать…
Измученный Гефель разразился проклятиями:
— Черт побери! Хоть лопни, а я не могу иначе! Кремер сказал мне… он требует, чтобы я ребенка…
У Кропинского заблестели глаза, он решительно перебил Гефеля:
— Ты не слушай Кремер. Кремер крутой человек. Ты смотри на Красная Армия. Идет все ближе, все ближе, и американцы тоже. Что же будет? Еще две недели, и фашисты все вон, и мы свободны… и малое дитя.
Гефель так крепко сжал губы, что они побелели. Он уставился перед собой, словно потеряв нужную мысль. Наконец он очнулся и махнул рукой — казалось, он отбрасывал в сторону все свои сомнения.
— Я подумал и решил, — совершенно другим голосом сказал он. — Тебе нельзя сейчас нести ребенка к поляку. Что тот будет с ним делать? Когда готовится эшелон, там всегда ужасная суматоха. Подожди часов до двух.
Кропинский облегченно вздохнул.
Тем временем Кремер отправился в лазарет. Там в одном из помещений его ждали шестнадцать человек, отобранные в команду. Они еще не знали, зачем им велено было явиться. Это должен был сообщить им Кремер. Он поспешно вошел в комнату и начал без обиняков: