В высших сферах

Хейли Артур

– Да вы садитесь, – премьер-министр указал на кресло напротив себя, и Элан послушно уселся на краешек. – Вам придется быть очень кратким, мистер Мэйтлэнд, потому что я могу уделить лишь несколько минут.

– Я так и предполагал, сэр. – Элан все время следил за тем, чтобы его голос звучал достаточно почтительно. – Поэтому решил опустить фактическую сторону дела. Думаю, большинство фактов вы уже слышали.

– Слышал ли я! – Хауден с трудом подавил внезапный приступ истерического хохота. – Силы небесные! Да я неделями, кроме них, ничего больше

не слышал.

Элан улыбнулся – мимолетной, но необыкновенно теплой мальчишеской улыбкой. Моментально вновь став серьезным, он начал:

– Однако существует множество обстоятельств, сэр, которые не нашли отражения в фактической стороне дела: ужасающее состояние судна, человек втиснут в отвратительный чулан, который ничем не лучше звериной клетки, человеческое существо лишено свободы и надежды…

– А вам не приходило в голову, мистер Мэйтлэнд, – перебил Элана премьер-министр, – что упомянутое судно не принадлежит Канаде, что некоторые из живописуемых вами условий существовали на нем в течение уже значительного времени и что нашей стране нет до них никакого дела?

– А кому тогда до них есть дело? Сэр, я спрашиваю вас, – глаза Элана разгорелись, вся его первоначальная робость улетучилась без следа, – неужели нам нет никакого дела до тех человеческих существ, что не принадлежат к нашему милому тесному кружку?

– Вот вы говорите о милом тесном кружке, – терпеливо и снисходительно ответил Джеймс Хауден. – А вам известно, что показатели Канады в области иммиграции одни из лучших в мире?

Элан порывисто подался вперед.

– Но и конкурентов у нас здесь не так уж много, не так ли?

"Вот это он меня приложил, – подумал Хауден, – прямо на обе лопатки”. А вслух резко произнес:

– К данному делу это не имеет отношения. Существуют законы и правила, и, если мы хотим, чтобы они имели какой-то смысл, их необходимо соблюдать.

– Но некоторые из этих законов весьма условны и деспотичны, – возразил Элан, – особенно в части прав человека.

– Ну, если вы придерживаетесь подобного мнения, можете вполне легально обратиться в судебные инстанции.

– Ваш шеф иммиграционной службы в Ванкувере считает по-другому. Он сказал мне, что судам нечего вмешиваться в это дело.

– Тем не менее, – язвительно напомнил премьер-министр, – вы все же обращались-таки в суд, но дело свое проиграли.

– Да, мы проиграли. И именно поэтому я здесь, – с беспощадной прямотой признался Элан. Потом на лице его вновь мелькнула та же мальчишеская улыбка. – Пришел вас просить. Умолять. Если нужно, встану на колени.

– Не нужно, – улыбнулся ему в ответ Хауден. – Мне бы этого не хотелось.

– Позвольте рассказать вам, сэр, немного об Анри Дювале. – Элан решил, что, если уж ему отведено так мало времени, надо использовать его с максимальной пользой. – Это славный человечек, крепкий и усердный работник. Я убежден, что он станет достойным гражданином. Он, правда, плохо говорит по-английски, у него нет образования…

– Мистер Мэйтлэнд, – решительно и твердо прервал его премьер-министр, – причина, по которой этому человеку не может быть разрешен въезд в Канаду, очень проста. Мир полон людей, которые на первый взгляд заслуживают помощи и содействия. Но в оказании подобной помощи должен же быть какой-то порядок, какая-то программа, какой-то план действий. Именно поэтому у нас и существует закон об иммиграции…

А кроме того, упрямо подумал Хауден про себя, он не дрогнет перед этой нелепой и несоразмерной существу дела шумихой, поднятой взбудораженной публикой. Унижение в аэропорту Оттавы все еще больно ранило его душу. И даже если бы он решился игнорировать угрозу со стороны Харви Уоррендера, уступка сейчас стала бы смехотворным проявлением слабости. Принимаемые им в качестве премьер-министра решения становятся достоянием гласности и известны всем, и с этим нельзя не считаться.

– Анри Дюваль в Ванкувере, сэр. Не в Венгрии, не в Эфиопии, не в Китае, – продолжал убеждать премьер-министра Элан Мэйтлэнд. И с горечью добавил:

– Он здесь. В стране, которая, как утверждается, дает шанс всем сирым и обездоленным.

Сирые и обездоленные… На миг растревоженная память вернула Джеймса Хаудена в сиротский приют. Да, он получил неожиданный шанс – через одного доброго человека – его собственного Элана Мэйтлэнда. Но он по крайней мере родился в этой стране. Хауден решил, что их беседа несколько затянулась.

– Закон об иммиграции есть закон этой страны, мистер Мэйтлэнд. Несомненно, он не лишен недостатков, но народ Канады решил иметь его именно таким. И, к сожалению, закон вынуждает меня ответить вам “нет”.

Обмен прощальными любезностями завершился весьма быстро. Встав, Джеймс Хауден пожал Элану руку.

– Позвольте мне пожелать вам больших успехов в вашей профессии. Возможно, в один прекрасный день вы решите заняться политикой. У меня предчувствие, что вы преуспеете в этой сфере, – заметил Хауден.

– Не думаю, сэр, – сдержанно ответил Мэйтлэнд. – Уж слишком многое в политике мне не по душе.

После ухода Элана Мэйтлэнда премьер-министр развернул второй шоколадный батончик и стал задумчиво грызть его по кусочку, не замечая вкуса. Спустя некоторое время он вызвал помощника и раздраженным голосом потребовал черновик речи, с которой ему предстояло выступать в этот вечер.

Глава 2

В вестибюле отеля “Ванкувер” Элана Мэйтлэнда дожидался Дан Орлифф. Репортер нетерпеливо спросил:

– Новости есть? Элан покачал головой.

– Ну и ладно! – бодро воскликнул Орлифф. – Вы с этим делом держите публику в напряжении, а это чего-нибудь стоит.

– Ой ли? Тогда скажите мне, что может ваша публика, если правительство стоит на своем, как скала? – кисло возразил Элан.

– А вы что, никогда не слышали? Публика может сменить правительство, вот что.