В заповедной глуши
Шрифт:
и требовал на водку...
Пропавший без вести - я назову тобой дорогу...
Пропавший без вести - я назову тобой дорогу...
Он отвернулся от окна, не закрывая его. Песня продолжала вплывать в тёмный прямоугольник вместе с шорохом чёрной листвы, но он уже не различал слов, бездумно рассматривая привыкшими к темноте глазами свою комнату. Шагнул, снял со стены гитару. Интересно, во дворе знают, как он умеет играть?
Валька привычно пристроил гитару на колене. Подумал несколько секунд. И, выб-рав песню, тихонько запел, подыгрывая - для себя:
– Вычту из рассвета глыбы зданий
И асфальта серую покорность.
Голубей помойных бормотанье...
Остаётся только ветра скорость...
Он пел в сумраке комнаты, закрыв глаза и представляя себе будущее лето (а вернее - кусочки прошлого, лагерь де ла Роша, своих друзей по его школе...):
– Что же может быть короче лета,
Журавлей печальней переклички?
Вновь мы не допели полкуплета,
Чтоб успеть к последней электричке...
И, допевая последний куплет, Валька вдруг с прозрачной ясностью понял: что-то в
27.
его жизни только что кончилось.
Навсегда.
7.
Это был совершенно обычный майский день - день конца календарной весны, а фак-тически - уже лето, чего уж... Восемь уроков в такой день кажутся издевательством над здравым рассудком, и Валька в душе тоже думал так. Но, будучи человеком выдер-жанным, не высказывал своих мыслей вслух, в отличие от большинства одноклассников.
И всё-таки, когда прозвенел звонок с последнего урока, и Валька вышел наружу, в коридор школы - у него вырвался довольный вздох.
А в следующую секунду Валька увидел отца. Тот стоял в дальнем конце коридора и явно ждал - смотрел на Вальку.
Это было более чем странно. Сколько Валька помнил, отец в школу не заходил ни-когда (вот только после его, Вальки, драк, чтобы "морально поддержать сына", как он говорил), заходила мама, да и то - период визитов родителей "просто так" окончился классе в третьем.
– Па?
– удивлённо сказал Валька, больше для себя, быстрым шагом направляясь в сторо-ну отца. Хотел повторить то же громче, но отец резким жестом поднёс руку к губам и показал Вальке, чтобы тот шёл следом.
Недоумение мальчишки росло. Оно достигло крайних пределов, когда вместо парад-ного хода отец привёл его даже не к чёрному, а к старой двери в нижних коридорах. Ва-лька и не знал даже, что дверь открывается!
Они вышли в школьный парк, который всё собирались "окультурить", но никак не доходили руки - и он стоял заброшенный, больше похожий на чудом перенесённый в город кусочек леса. На большой перемене тут любили играть все, но сейчас уроки были позади, царили пустота и тишина. Отец шагал по заброшенной аллее молча и целеустремленно. А в душе Вальки начало расти беспокойство.
Аллея привела к пролому в заборе, свежему, только что сделанному. Отец вылез пе-рвым, потом появилась его рука, вдёрнувшая Вальку в дыру. Снаружи стояла машина - не отцовская, какие-то допотопные "жигули". Валька, повинуясь отцовскому жесту, сел на заднее сиденье - и через секунду машина рванулась с места.
Отец молчал. Валька снова и снова порывался задать ему хотя бы вопрос, куда они едут, но каждый раз обрывал себя. Машина петляла переулками крутыми подъёмами,ти-хими улочками и пологими спусками - скоро Валька перестал ориентироваться. Он уже почти был готов сердито спросить, что происходит, когда отец резко свернул, остано-вил машину и показал на дверцу.
Они въехали в заброшенный двор через висящие на перекошенных петлях ворота и свернули за буйно разросшиеся сиреневые кусты. От сладковатого запаха кружилась го-лова. За этими буйно цветущими зарослями виднелся дом - без стёкол, с просевшей кры-шей и крыльцом из серых досок.
Отец сел на какую-то колоду, лежавшую среди кустов. Похлопал ладонью рядом с собой и сказал:
– Нам надо поговорить. Может быть...
– лицо Сергея Степановича дёрнулось, голос дрогнул, - в последний раз, Валентин.
– Что это значит?
– тихо спросил Валька, садясь рядом. Его всё больше и больше охва-тывало опять ранее совсем незнакомое чувство страха.
– Что-то с мамой? Па, скажи!
– Пока ничего, - с явным усилием сказал отец.
– Но, может статься, ты и её больше не увидишь... сядь, Валя, - неожиданно мягко попросил отец, потому что Валька вскочил.
– Сядь. И послушай.
Валька сел, тяжело дыша. Он мгновенно взмок и понял это с отвращением - ощу-
28.
щение прилипшей к спине рубашки было противным. Отец смотрел прямо перед собой,
потом заговорил:
– Понимаешь, Валентин... вся жизнь, которую ты знаешь наша, твоя - всё неправда.
Валька промолчал. На секунду ему показалось, что сейчас отец скажет что-то, как из глупого фильма: ты не наш сын, а теперь нашлись твои настоящие родители... или что-то вроде этого. Кажется, Сергей Степанович ожидал вопросов, но, видя, что сын молчит выжидающе, продолжал: