В заповедной глуши
Шрифт:
Глаза Витьки и девчонки встретились. И девчонка с улыбкой достала один батон-чик и бросила к ногам Витьки - в мокрую снеговую кашу.
Если бы она дала его в руку - Витька бы взял. Но она бросила шоколадку в снег.
И Витька наподдал шоколадку ногой - так, что мокрая слякоть залепила и визгливо заоравшую девчонку, и уронившего пакеты мужика, и роскошное нутро машины.А потом бросился бежать...
...Когда через полчаса он вернулся к этому же месту, машины, конечно, уже не бы-ло, а подсобку закрыли. Но яркий шоколадный батончик всё ещё лежал в луже - там, ку-да Витька его отфутболил. Не сводя глаз с шоколадки, Витька устало уселся обратно на цоколь и притих.
Шоколада хотелось ужасно, до судорог в животе, а рот при одной мысли о батон-чике наполнялся кислой слюной. Витька сглатывал и думал, что никого тут нет, никто не увидит, как он поднимет шоколадку...
Только он сам. Но что же ему теперь - умирать с голоду, не найдя папу и маму?!
Он соскочил с цоколя и пошёл к шоколадке, как к ловушке. И - почти в ту же секун-ду - к батончику посунулся с другой стороны пёс.
Точнее, это был щенок - мокрый, большелапый и несчастный. Едва увидев человека, щенок тут же шарахнулся в сторону, поджимая облипший прутик хвоста. Оглянулся че-рез плечо - тоскливо и безнадёжно, в глазах отразились фонари... И Витька, уже возвра-щавшийся с шоколадкой на крыльцо, замер, поймав этот взгляд.
Не сводя глаз со щенка, мальчик сел на мокрый камень.Развернул шоколадку. Посмо-трел на коричневую морщинистую поверхность. Вздохнул.
И, переломив батончик пополам, слез на асфальт, присел на корточки и протянул руку с половинкой батончика щенку. Не бросил, а протянул...
...Он съел свою половинку, не поднимаясь с корточек, рядом со щенком. Тот лопал, давясь и крутя хвостиком, поглядывая на человека - и от этого взгляда Витьке стало теплее на душе. Может быть, потому что по сравнению со щенком он был сильным и большим?
Витька погладил щенка по мокрой шкурке. И увидел, как возле них остановились в снежной каше высокие грязные ботинки. Мальчишка поднял голову.
Возле него стоял парень - лет 14, неплохо одетый, но... какой-то потёртый, что ли? Стоял и смотрел сверху вниз на сидящего на корточках мальчишку. И Витька мол-чал - что было говорить? Отбирать у него было нечего, он боялся только, что парень обидит щенка и взял его на руки, закрыл предплечьями и ладонями.
– С Новым годом, - сказал парень. Без насмешки.
– Я видел, как ты тут крутишься... Ну что, час остался. Будешь тут праздновать или пойдём к нам встречать?
– Я... вот с ним, - хрипло сказал Витька и качнул прижавшегося щенка. Парень дёрнул
36.
плечами:
– Да ради бога. Вставай, пошли скорее, а то я устал, как собака.
И, наклонившись, потрепал щенка за ушки.
* * *
Щенок не ужился на "Вилле П...ц", как называли своё убежище в подвале старого газораспределительного комплекса жившие там мальчишки и девчонки. Через два меся-ца, когда стало теплеть, он ушёл со взрослыми собаками. Витька всплакнул, но не очень.
Компания, к которой прибился Витька, не была ни бескорыстным коллективом "од-ин за всех и все за одного", ни "беззаконной стаей" - именно два этих образа бесконечно муссируют дубоподобные журналисты, пишущие о беспризорных. Просто полтора деся-тка тех, кому государство отказало в праве на жизнь, не пожелали умирать и невольно сбились потеснее. Так было легче. Всё легче - выживать, болеть и даже умирать. Случа-лось и такое. Через две недели после первого знакомства на глазах Витьки умер одиннад-цатилетний мальчишка, избитый на рынке за то, что украл колбасу с прилавка.Он дополз до "Виллы П...ц" весь в крови и умирал почти три часа, а девчонки сидели возле него и утешали, чтобы ему было легче. Все знали, что он умрёт, а так ему и правда было легче. И всё-таки перед смертью он тихонько позвал маму.
Четырнадцатилетний Федька, лидер компании, против новенького ничего не имел, лишь бы тот зарабатывал. Просить Витька отказался. Федька поколотил его - без зло-бы, просто чтобы слушался. Витька отказался просить опять. Федька удивился и поко-лотил снова. Витька отказался и в этот раз. Федька снова собирался пустить в ход ку-лаки, но старшая из девчонок, Натка, бросила ему: "Хоре х...й страдать. Видишь ведь, что он не попрошайка. Бери его с собой." "Да мне-то," - пожал плечами Федька. И стал брать Витьку с собой - бомбить машины, пьяных, "лёгкие" конторы, ларьки и прочее.
Нельзя сказать, что Витька хотел красть. Но уже понял, что не делать этого бу-дет нечестно. Ведь он же ест, что и все, спит в тепле... Воровать казалось честнее, чем просить. Ведь давали, как правило, те, у кого и у самих было немного, и Витька чувство-вал себя так, словно обманывает их. А крали у тех, кто имел много и никогда не давал. Всё было честно. При своём росте, внешности и ловкости воришка из Витьки вышел от-личный. Федька это сам признал.
Он был неглупый и справедливый, любил почитать книжку и поговорить с младши-ми.А с Витькой,естественно,говорил больше, чем с остальными.И охотней.И "за жизнь", и вообще про отвлечённые вещи типа космоса или книжек. Именно Федька заставил Ви-тьку затвердить главные правила беспризорного:
1. хоть раз в день есть горячее;
2. никогда не связываться с наркотиками;
3. никогда не браться за непонятную работу, сколько бы не предлагали;
4. не верить ни единому слову "власти";
5. никогда не обманывать тех, кто к тебе правда отнёсся по-хорошему.
– А такие бывают?
– спросил Витька.
Они сидели тогда на ограждении крыши, над двенадцатиэтажной пропастью. Бы-ла тёплая летняя ночь, они удачно поработали, и у Федьки было хорошее настроение. Он нагнулся назад, плюнул на улицу, пожал плечами и сказал: