В защиту науки
Шрифт:
Идея Бога — одна из важнейших идей человеческой культуры, хотя, как известно, не всем народам было присуще теистическое мышление, а тем более мышление, связанное с большим количеством религиозных мифов. Например, в Китае в течение более 2500 лет общественную жизнь определяла не религия, а этико-философская система Конфуция, которая прокламировала в качестве высших ценностей образование, законопослушание и преданность семье. По этой причине в Китае мифы были заменены историческими легендами об образованных и справедливых правителях. В китайском языке нет даже отдельного понятия «религия» — соответствующий иероглиф «цзяо» переводится и как «религия», и как "учение".
Вера в Бога — тонкое и сугубо индивидуальное чувство. Оно у разных людей порождается различными причинами и в ряде случаев позволяет им ответить
Религиозное чувство и соответствующий религиозный опыт, согласно датскому философу и теологу Сёрену Кьеркегору, это вопрос личного выбора и риска, его нельзя анализировать, поскольку в результате анализа религиозное переживание перестает быть таковым. По этой причине многие выдающиеся учёные были религиозны и, более того, идея о том, что мир поддаётся рациональному пониманию, служила некоторому числу из них доказательством того, что мир был сотворен Создателем. Они считали, что Бог, помимо книг Священного писания, дал им в качестве откровения о себе Книгу природы, и по этой причине они, и даже, быть может, только они, могут разговаривать с Богом, задавая ему содержательные вопросы и получая содержательные ответы. Этим они отличались от тех верующих, которые стремились установить личные отношения с Богом только с помощью молитвы. В связи со сказанным неудивительно, что в XIX в. австрийский монах общины Святого Томаша в Брюнне Георг Мендель стал основоположником теории наследственности, а в XX в. бельгийский католический священник церкви в Лувене Жорж Ле-метр — создателем теории расширяющейся Вселенной.
В 1998 г. в энциклике "Вера и Разум" папа Иоанн Павел II утверждал, что "вера и разум — это два крыла, на которых человеческий дух возносится к постижению истины". Несмотря на красоту этого утверждения, нельзя согласиться с ним, если понимать его буквально. Ведь религия, в отличие от науки, допускает наличие чудес, нарушающих фундаментальные законы природы, а ряд её религиозных базовых догм очевидным образом противоречит научной картине мира. Невозможно, например, согласовать хорошо установленный закон генетики о том, что мужской пол у всех млекопитающих определяется набором XY хромосом с догмой о том, что Иисус Христос родился в результате непорочного зачатия Богоматери Марии, которая обладала набором XX хромосом. Невозможно считать, что после снятия с креста Иисус Христос был обернут в плащаницу, которая ныне хранится в Турине, после того, как в 1988 г. три независимые лаборатории в США, Англии и Швейцарии по поручению Ватикана провели радиоуглеродный анализ плащаницы и датировали её возникновение в интервале от 1170 до 1335 гг. (см. об этом статью В.Г. Сурдина в Бюллетене № 1). Примеров фактов, твердо установленных наукой и противоречащих религиозной догматике, можно приводить великое множество.
Протестантизм был первым из крупных религиозных течений, который отказался от догматического толкования старинных библейских сюжетов и стал самостоятельно толковать Священное писание в ответ на новые вызовы времени, в том числе, и на неоспоримые утверждения науки. Католицизм в середине 60-х годов прошлого века, во время второго Ватиканского собора (1962–1965 гг.), который протекал в период понтификатов Иоанна XIII и Павла VI, также провозгласил курс на неоспоримость научного знания. Это позволило перевести диалог между христианской религией и наукой в состояние мирного сосуществования. Русская православная церковь оказалась значительно более консервативной и попала в плен множества устаревших и противоречащих научной картине мира обветшалых догм древности. В итоге в своей практике она подтвердила то, о чем говорил в упомянутой выше энциклике Иоанн Павел II — "вера, избавленная от рассуждения…сопряжена с риском выродиться в миф и суеверие".
Когда возникла наука, между религией и научным знанием был заключен негласный договор, согласно которому знание находилось в компетенции науки, а моральные ценности — в ведении религии. Такое положение вещей сохраняется до настоящего времени, поскольку научное знание эволюционирует и осваивается стремительно, а моральные ценности — развиваются очень медленно. По этой причине и в настоящее время религия продолжает играть роль формы, в которой, в частности, рождаются представления о "добре и зле" и концепции "смысла жизни", не теряющие религиозной основы в течение столетий и даже тысячелетий. Научное же знание давно и навсегда ушло далеко за пределы догматической религиозной картины мира.
Кстати говоря, в светских странах отделение церкви от государства, в частности отделение светского образования от религиозного, являлось следствием этого давнего договора. В России же в настоящее время некоторые религиозные деятели и, прежде всего наиболее влиятельные из них, пытаются нарушить этот договор. Это особенно заметно в стремлении церкви, и в первую очередь православной, заменить в общественном сознании научную картину мира на религиозную и, более того, ввести её в обязательные школьные программы. Очевидно, что всё это невозможно осуществить без поддержки власти. В России церковь всегда стремилась получить поддержку власти и даже стать её частью, подтверждая мысль, высказанную известным американским психологом и социологом Эрихом Фроммом, о том, что все крупные религии, имеющие церкви, представляют собой массовые организации, которые управляются мощной бюрократией, часто руководствующейся, как и в светских организациях, личными или корпоративными интересами. Естественно, что власть в свою очередь использует религию для решения собственных проблем, которые даже в малейшей степени не связаны с религиозным восприятием мира.
Тем не менее общественный вызов, который религия поставила перед наукой, требует от последней напряженной работы над теми вопросами, которые вызывают острый общественный интерес, с одной стороны, и не менее напряженных усилий по ознакомлению общества с научными достижениями или, говоря проще, по его просвещению, с другой стороны. При этом следует помнить, что наука при правильном её изложении может не только удовлетворить естественный общественный "аппетит к удивительному", но и обеспечить рациональные и идеальные основания для ответа на важнейшие этические и моральные вопросы.
Заканчивая свой доклад, который, весьма вероятно, вас уже утомил, я хотел бы отметить, что проблема просвещения общества связана с еще одним вызовом науке, да и образованию. Он порожден тем, что в ряде случаев уровень человеческого невежества значительно выше, чем кажется большинству из нас. Вместе с тем абсолютное большинство общественных систем развивается так, что подавляющему большинству людей отведена роль исполнителей, искренне верящих в то, что у лидеров есть ответы на все вопросы, а лидеры с уверенностью, иногда даже искренней, претендуют на знание этих ответов. В связи с этим лидеры не заинтересованы в повышении интеллектуального уровня населения, как бы подтверждая мысль, в свое время высказанную Львом Толстым: "Сила правительства держится на невежестве народа, и оно знает это, а потому всегда будет бороться с образованием". (Хотелось бы надеяться, что для нашего времени эта цитата будет неактуальной. — Примеч. редкол.).
При возрастающей сложности технических и технологических проблем и вытекающих из них государственных и социальных следствий всё яснее становится и непрерывное снижение компетентности подавляющего числа политических и государственных лидеров. Это связано с тем, что даже лучшие из них не имеют никакого серьёзного представления о науке и о порожденных ею современных технологиях и технических средствах. По этой причине они все чаще и чаще принимают решения, руководствуясь ложными идеями или поверхностными знаниями о предмете, в отношении которого они принимают решения, порождая этим самым все новые и новые проблемы.