В зеркалах

Стоун Роберт

— А меня не угостите?

— Смотрите, как бы не явился полицейский, — сказал грек. — Мне-то все равно, но, если явится полицейский, я подниму шум, вас упрячут за решетку.

— Договорились, — сказал Рейнхарт.

Моряк налил вино в бумажный стаканчик из-под лимонада и выпил. Девочка и мальчик смотрели на него с насмешливой надменностью. Им никто не предложил вина.

— Ну, — сказал Рейнхарт, — за евхаристию в двух формах.

— Такого тоста никогда не услышишь, — сказал моряк.

Он не стал пить прямо

из бутылки, а опять налил в стаканчик.

Снаружи совсем стемнело и буря усилилась, пластмассовая сосисочная подрагивала в такт завываниям ветра, проносившегося над ней. Несмотря на непогоду, в аттракционах зажглись огни. Цветные лампочки дрожали, как плоды на гнущихся под ветром ветках.

— Эй! — сказала Джеральдина. — Полиция!

По аллее шел полицейский, обеими руками придерживая плащ. Рейнхарт схватил бутылку и спрятал ее в сумку. Он бросил на прилавок доллар и взял Джеральдину за локоть.

— Давай спасаться, — сказал он ей.

Они выскочили из сосисочной, пересекли аллею и побежали по взбуравленному песку. Ветер дул им в спину. Рейнхарт прижимал сумку с вином к груди, как футбольный мяч. Бегал он плохо, и Джеральдина легко обогнала его; он утомленно трусил за ней, вино бултыхалось у него в животе, как в бутылке, а он дивился изяществу и уверенности, с какой ее длинные сильные ноги рассекали воздух и опускались на дерн. В груди у него защемило, и он, запыхавшись, остановился.

Пляж оканчивался молом с деревянными мостками. Рейнхарт увидел, как Джеральдина поднялась по темным камням, перелезла через перила и скрылась во мраке, стенавшем над водой. Рейнхарт неторопливым шагом поднялся на мостки; на самом конце мола горел фонарь, и далеко впереди фигура Джеральдины то появлялась в белом полукружии его света, то исчезала. Когда Рейнхарт дошел до конца мостков, он потерял ее из виду.

Она спустилась на камни с подветренной стороны мола и улеглась в выемке.

— Тут совсем нет ветра, — крикнула она Рейнхарту.

Он перелез через перила и сел на камень возле нее.

Здесь было тихо — оазис в бушующей тьме.

Рейнхарт обнял Джеральдину, и они по очереди молча пили из бутылки. Джеральдина поставила транзистор на плоские камни у их ног — включать его они не стали.

— Ты настоящий сумасшедший, Рейнхарт, — сказала Джеральдина. — Ей-богу, что еще за серб?

— Сербы — это иностранцы из Сербии. В западной Виргинии есть сербы.

— Рейнхарт, ты еще побудешь со мной? — спросила Джеральдина.

— Безусловно.

— Я таких вопросов не задаю, — заверила она его. — Я знаю, что это ничего не значит. Я знаю, что это просто задвиг.

— Ничего, — сказал Рейнхарт.

Он попросил ее попеть гимны и спел вместе с ней «Опираясь на руку вечную», «Соберемся на бреге речном» и «Смерть — преддверье жизни вечной».

Джеральдина пела гимны с большой неохотой и только когда бывала пьяна.

—

Они на меня жуть наводят, — сказала Джеральдина. — Что за радость их петь.

— Мне нравится петь с тобой, — сказал ей Рейнхарт. — А если бы тебе не нравилось их петь, то как бы я тебя заставил?

Они два раза спели «На берегах Огайо» [78] (этой песне ее научил Рейнхарт), а потом во всю мочь затянули «Я люблю музыку, музыку гор, настоящую музыку гор» [79] .

— У тебя своего рода талант, — сказал Рейнхарт Джеральдине. — Не будь ты такой дремучей, тебя можно было бы раскрутить как настоящего самородка.

78

«Banks of the Ohio» — баллада об убийстве, известная с XIX в. Ее герой Вилли убивает на берегу Огайо девушку, отказавшуюся выйти за него замуж.

79

«I like mountain music, real old mountain music, played by a real hillbilly band» — из песни «I Like Mountain Music», написанной Фрэнком Уэлдоном и Джеймсом Кавана в 1933 г. для одноименного мультфильма. Самое известное исполнение на момент действия «В зеркалах» — Роя Акуффа (1956).

Над ними проносился ветер, но он не был холодным. «Отдает сушей, — подумал Рейнхарт, — ни запаха моря, ни привкуса соли». Джеральдина все больше пьянела.

— Я не хочу жить вечно, — сказала она Рейнхарту. — Я ничего не хочу. У меня нет никаких желаний.

— Так и следует, — сказал Рейнхарт.

— Ты ведь еще побудешь со мной, Рейнхарт?

— Безусловно.

— Я таких вопросов не задаю. Не задаю, верно?

— Нет.

— Твоя жена пьет, Рейнхарт?

— Ага, — сказал Рейнхарт. — Она пьет.

— И спит с другими?

— Она пьет и спит с другими.

— А какое у тебя право предъявлять ей претензии? Тебя же там нет.

— Я не предъявляю ей претензий. Она не спала с другими, пока я был там. Она даже и пила мало.

— Она такая же умная, как ты?

— Нет, — сказал Рейнхарт. — Но она очень умная. Она добрей меня.

— Мне это все равно, — сказала Джеральдина. — Я только одного не люблю — уставать.

Она поскребла между камнями, набрала горсть песка, смешанного с глиной, и поднесла сложенную лодочкой ладонь к подбородку:

— Словно ешь песок.

Рейнхарт ударил ее по руке снизу, и песок выплеснулся в темноту. Вода между камнями внизу понемногу поднималась.

— Ах, Рейнхарт, — сказала Джеральдина. — Знаешь, я люблю тебя потому, что ты такой чудной, далекий. Ты такой дикий, и тебе все нипочем.

— Ну, это не совсем так, — сказал Рейнхарт.