В зеркале сатиры
Шрифт:
Мысль понравилась Канюке.
— Согласен, — сказал он. — Только давайте поскорей.
Диогенов поморщился, как при зубной боли.
— Такие дела так просто не делаются. Необходимо время, потребуются и деньги.
— Сколько?
Лицо Теоретика опять исказила страдальческая гримаса:
— Мне лично — ни копейки. Но поэта, которому мы поручим это дело, придется поощрить. Может быть, даже возникнет необходимость в творческой командировке. Не будем отступать от сложившихся литературных традиций. Кстати, вы, случайно, не знаете, кто это пописывает стишки в нашей стенгазете?
— Сынок
— Мне трудно судить о его моральном облике, но слог у парня совсем неплох. Правда, псевдоним он мог выбрать и получше. «Раненый олень» — это годится только для декадентского журнальчика. Пришлите мне этого Олененка.
Так и договорились: Диогенов обеспечивает творческую сторону задуманной операции, Канюка — материальную.
По единодушному согласию, достигнутому между членами правления, в распоряжение председателя выделялся определенный процент от паевых взносов для всякого рода не предусмотренных сметой расходов. И он распоряжался этими суммами самостоятельно, представляя время от времени устный отчет правлению. Из этого фонда оплачивались услуги Теоретика, по этой же статье предполагалось провести и расходы на создание гимна.
Встреча его будущего автора с Теоретиком состоялась на следующий день. Оказалось, что облик поэта полностью соответствует избранному им псевдониму. Высокий, стройный, он действительно напоминал оленя, служившего некогда украшением галаховского ландшафта. А затаенная в глубине его больших глаз душевная боль свидетельствовала о незаживающих нравственных ранах.
— Молодой человек, — спросил Диогенов, — приходилось ли вам бывать в Крыму?
— Приходилось, — меланхолично ответил поэт, носивший, впрочем, за пределами литературы вполне прозаическое имя Тимофей.
— Ну и как вы нашли этот чудесный уголок нашей земли, какие образы он вам навеял?
Оказалось, весьма смутные, потому что родители возили Тимошу в Крым двухлетним несмышленышем. Перешли к деловым переговорам. Условились, что кооператив обеспечивает «Раненому оленю» двухнедельную поездку в Крым, а он привозит оттуда готовый текст гимна.
Поэт вернулся не через две, а лишь через три недели. Он загорел, стал, кажется, еще стройнее, боль в глазах поуменьшилась. Явное свидетельство того, что нравственные раны частично успели зарубцеваться.
Диогенов встретил прибывшего вопросом:
— Могу я предположить, что встреча с музами была плодотворной?
Вместо ответа поэт, скромно потупив взор, положил на стол Теоретика отпечатанный на машинке текст. Он гласил:
Люблю тебя, Галаховка, без меры, без предела,
Галаховка, ты к сердцу моему навечно прикипела.
Галаховка, Галаховка, ты яблонь нежный цвет,
Тебя милей и краше в целом свете нет.
Шумят твои дубравы, да гладь озер блестит,
То солнце светит ласково, то дождик моросит.
Свободно дышат люди, галаховцы
Умельцы-огородники, крестьянские слои!
— Ну что ж, неплохо, — прочитав текст, высказал свое мнение Теоретик. — Есть и лирика, и патриотические мотивы, и даже социальный момент. Не хватает, пожалуй, только труб…
— Труб? — упавшим голосом спросил юный бард.
— Да, не хватает, знаете, этаких трубных, мажорных звуков.
— Будут трубы, — пообещал Олень с заживающими ранами и, забрав текст, ушел.
В новом варианте гимна появился припев:
Лишь проснешься поутру,
А труба трубит: «Ру-ру!»
Слабым силы придает,
Веселит честной народ!
— Боюсь, мой мальчик, — сказал Диогенов, — что вы поняли меня слишком буквально. Хотя зачем эти придирки? Считайте, юноша, что три недели солнца и неги вы заработали честно.
Гимн ЖСК «Лето» можно было считать почти состоявшимся. Самодеятельные певцы, подобрав на свой страх и риск мотив к одобренному Теоретиком тексту, начали репетиции. Первое торжественное исполнение гимна решили приурочить к отчетно-выборному собранию. Но Ромка этого уже не дождался, как не дождался он и школьного праздника, на котором ему должны были вручить аттестат об окончании восьмилетки. Уйдя теплым майским вечером на станцию, Ромка домой не вернулся.
Паника, вызванная этим внезапным исчезновением, как-то быстро улеглась. Узнав через милицию, что в тот вечер на станции не было никаких происшествий, Канюка успокоился и прикрикнул на жену:
— Хватит выть, будто по покойнику! Не пропадет твой Ромка, не бойся. Уж не думаешь ли ты, что он всю жизнь за твою юбку будет держаться? Парню скоро шестнадцать стукнет. Я в его годы дела делал…
Агния Леонидовна внешне вняла доводам Матвея, но продолжала горевать и лить слезы. Правда, втайне от мужа.
Собрание состоялось, и в конце был исполнен «Гимн кооператоров Галаховки». Он очень понравился. Нашлись даже энтузиасты, не поленившиеся съездить в Москву и в Доме звукозаписи напеть его на пластинку.
Так что некоторые дачники, спеша к поезду, видели выставленный на веранде патефон и слышали эту странную песенку:
Лишь проснешься поутру,
А труба трубит: «Ру-ру!»
Слабым силы придает,
Веселит честной народ!
ГЛАВА СЕДЬМАЯ,
в которой ищут фигуру
Матвей Канюка взял себе за правило каждый год устраивать небольшое торжество по случаю рождения кооператива. Происходило оно летом, что придавало скромному празднеству большое символическое звучание. Ведь именинника именно так и звали: «Лето».