В жизни не каждого теннисиста
Шрифт:
– Игра очень интересная! – говорили чиновники. – А как она называется?
Клоптон задумчиво почесал голову и выдал уже давно задуманное название:
– Лаун-теннис!
Раздел второй.
110 лет спустя. 1983 год.
Список детей, проживающих в детском доме №4, регулярно, в особенности по будням, пополняется новыми сиротами, оставшимися без родителей, в основном по причине ребенка. Количество детей возрастало, но не становилось меньше. Крайне редко было, когда какой-то взрослый захочет взять дитя под опеку; а чтобы забирать сразу два и более детей – вообще не было
Интернат располагался на Сферистик стрит 25, в одном из старых городов Великобритании – в Йорке, где по необычайному везению был выделен государством кусок территории. Планировалось построить на этой территории дополнительный корпус, чтобы увеличить количество спален для детей. Но в итоге планирования директор интерната решил расположиться куском земли иначе. Антонио Ховард с детства, еще не получив должности директора, увлекался большим теннисом. Играл не для побед, а ради себя. Никогда не прогуливая, он помнил эти эмоции и поэтому решил соорудить на этой выданной территории один теннисный корт.
Все были возмущены его поступком. Ведь думали, что он примет решение о расширении интерната, но ошиблись.
Построив теннисный корт в детском доме, его ждала премия за то, что он якобы включил спортивные занятия в жизнь детей.
Площадка была окончательно достроена ближе к лету восемьдесят третьего.
Маленькие игривые дети, еще не осознавая, что будет происходить с ними в будущем на этом корте, таинственно наблюдали за этапами построения теннисного корта.
Директор выбрал Дебору Тейлор в качестве роли нашего тренера. Кто они друг для друга: было неизвестно. Но уже с первого же дня она проявила себя как чертежно-безобразную нагнетающую м******ь, которой нельзя было сказать ни одного слова в лицо. Когда дети пытались с ней поговорить, они не могли выдержать и слова. Дебора ходила всегда в спортивном костюме. Она была гадкого характера, разыскивая причину, дабы зацепиться и унизить кого-либо. Денег у нее всегда не хватало, хоть и по одежде не скажешь. Вечно просила у Антонио Ховарда дополнительную сумму, утверждая, что такого тренера, как она, не найти больше нигде. Очень умела приставать, если не добьется своего. А тренировки детям она проводила почти каждый день. Если были слышны визги и некие стоны похоти, то это шла Дебора, как думала она: с подобающим видом только себя родную. Казалось, что она думает только о двух вещах на этой планете: о деньгах и лидерстве. Но лицом она была на Золушкой. Одни прыщи и неуместные родинки, которые она пыталась закрасить тонной косметики, думая, что много макияжа ей идет.
Сироты, обитающие в интернате, сразу поняли, кого остерегаться. Дебору так точно, но вот директор, то ли восхищается Деборой, то ли, наоборот, к ней равнодушен. В свою очередь, Дебора Тейлор постоянно лезла к директору, хоть у самой есть муж и дети.
Но я всего этого в свои годы не понимал. Мне было только десять лет отроду, но мне казалось, что пропитался я жестокостью интерната на много сотен дней вперед.
Не прошло и трех лет моего проживания с родителями, как я уже оказался под опекой иных людей…
Когда построили теннисную площадку, все думали, что сразу будут играть и резвиться, играя в теннис. Но Дебора не торопила события и заставила директора вначале провести ознакомление с данной и игрой, а также ввести перечень запретов, прочитав которые становилось не по себе.
– Я не знаю, Дебора Тейлор, – начал сомневаться директор, – прочитав ваши указы, и, зная ваши полномочия, мне становится неспокойно за детей.
– А что тут критичного? Если вы хотите премию, то дети должны хорошо работать на корте, ведь я – прирожденный тренер, – воспалялась Дебора, напоминая про получку Антонио.
– Так уж быть… Подпишу договор…
– Еще я хочу, чтобы мы провели разговор
– Мы не будем превращать интернат в зону строго режима, – доходчиво сказал Антонио.
– Ну вы и заурядный человек. Вы же директор! Вы должны обеспечить хорошие условия своим подопечным.
– Так. Я понимаю, что вы лучший квалифицированный специалист по данному вопросу, но превращать детей в принужденных заключенных я не буду. Или как вы это представляете?
– Что вы, директор, – похотливо хохотала Дебора, – я просто хочу познакомиться с ребятами поближе.
– Познакомитесь на первом занятии, – сказал Антонио и прошел мимо Деборы.
– Что ж отлично, – выплеснула все свое негодование обычным криком Дебора.
Такое чувство, что ей не нужно было в ту минуту ничего, кроме преподнесения страха в наши детские лица.
Спустя несколько долгожданных недель на доске объявлений, размещенной у злой вахтерши Кэролайн Шор, появилась бумажка с побуждающей фразой, которую придумал и напечатал на печатной машинке Антонио.
"Дорогие дети! Наш теннисный корт готов к тренировкам, поэтому в ближайшие дни вас всех будут осматривать врачи, дабы выяснить, можно ли вам тренироваться или нет. Я гарантирую, что вы сможете развиться в этом виде спорта и, возможно, кому теннис понравится, будет претендовать на высшую ступень!", – написал директор.
Антонио Ховард являлся для меня странной персоной в тот момент. В детском сознании мне было неизвестно, с какой целью он это все делает. То ли для премии и полученных средств с соревнований, то ли для разделения удовольствия с Деборой. Хотя по поводу второго варианта было тоже довольно много нюансов. Эта странная парочка вела себя всегда по-разному. Мне казалось странным их совместное прохождение по интернату, особенно в первых днях появления Деборы. У меня были детские мысли, что были наполнены обычными детскими игрушками. А совет или моральную помощью мне не могли выделить из-за обычного отсутствия не только родственников, но и добрых и зрелых людей.
Моим любимым увлечением, до появления корта, была обычная прогулка на улице. С первых дней пребывания в этом месте мне становилось некомфортно. Но двое проявили интерес и что-то увидели во мне. Шарлотта Колипс и Дэвид Блейк с первых дней моего пребывания стали для меня первыми друзьями в моей еще не долгой жизни. Попав сюда, мне было одиноко. Хоть мне всего-то было два года, но от мысли, что я больше не увижу своих родителей, мне становилось больно. Я привык к людям, что на протяжении хоть и двух лет растили меня. Причину таких изменений от меня скрывали. Ее так утаивали, что только один из сотрудников интерната знал причину. Мне обещали ее не разглашать, но пока что в таком возрасте мне эта информация была не нужна. Я продолжал заниматься своими интересами, иногда отвлекаясь из-за принуждений воспитателя или учителя.
Еще до начала тренировок ежедневно нас обучала очень милая учительница Джули Мартинес. Девушка лет тридцати, среднего роста, худощавая, с густыми длинными прямыми волосами русого цвета. Ее мелкие приветливые глаза с растерянным взглядом, часто поднимали настроение детям-сиротам. Широкое круглое лицо Джули украшали румяные щечки и курносый нос, а также не менее красивые губы, благодаря которым виднелась всегда улыбка. Она обожала работу с нами. А мы не менее обожали ее ежедневные уроки, на которых она всегда придумывала что-то, чтобы нас порадовать. Вспоминается мне, как она принесла сушки и большую шоколадку. Все вначале не поняли, почему именно эти два угощения. Но потом Джули растопила шоколад в глубокой миске и надела каждому по несколько сушек на пальчики. Она нам разрешила макать сушки прямо в шоколад, а потом их съесть. Это было самое сладкое угощение за мои десять лет.