В зоне особого внимания
Шрифт:
'Олег Семенович роет землю и карьеру свою явно считает ещё не законченной, хватается за всё новое. А что, Миша любит всякие необычные инициативы, — размышлял я у себя в кабинете, занимаясь текучкой.
— Анатолий Валерьевич, к вам Лукарь, — успела пискнуть Малова в трубку, перед тем как товарищ полковник без стука ввалился в мой кабинет.
Глава 29
— Ты что это творишь? — гневно раздувая ноздри, стал надвигаться на меня полковник, сверкая орденскими планками
— Валерий Ильич, у меня вопрос тот же! — встаю из-за стола и выхожу в проход, чтобы встретить гостя лицом к лицу.
Смотрю на него сверху вниз. Я выше, он толще, он полковник, а я… дембель, в прошлой жизни. Ха-ха. Ясно, что из-за Ленки пришёл рамсить, но ничего такого за собой не чую, по мне, так он поить меня неделю должен за то, что я его безбашенной дочурке дело нашёл и отвлёк от всяких глупостей, вроде терзания и пыток любимых мужчин. План конфликта в голове намечен, и первый пункт — резкий удар по корпусу КГБшника. Только для того, чтобы несколько охолодить вояку. Всё равно потом помиримся!
— А не надо меня хватать за грудки в моём же кабинете! — недовольно поясняю я Лукарю, когда тот отошёл от удара.
Да, он действительно поначалу попытался тряхнуть меня. Я даже сразу его рук срывать с себя не стал, дал ему выпустить пар, а потом врезал. Ну а что? За подставу с конкурсом афганской песни я так и не рассчитался. Но официальная версия, разумеется, другая.
— Ты дочь зачем в свои игры втягиваешь? — зло сипит полковник, но уже негромко, и за табельное не хватается.
— Ты про новое политическое движение, в создании которого она будет участвовать?
— Она сказала, партия это, а не движение. У нас что, много партий? И зачем страну спасать? От кого? А диссидентов этих зачем телефоны дал? — с губ Лукаря одна за одной срывались нелепые предъявы.
— Валерий Ильич, ты же свою дочь знаешь. Когда это она могла связно объяснить ситуацию? — с горьким упрёком спрашиваю я.
— Что, хочешь сказать, не так всё было? — пытается включить мозг КГБшника и отключить инстинкты любящего родителя.
— Совсем не так! А давай наберём её? — предлагаю я, забыв, что сотовых ещё нет.
— Она в институте. Хорошо, расскажи, что ты там задумал? — уже спокойнее просит Лукарь, ища, куда бы примостить свою почти генеральскую задницу.
— Это будет политическое движение, вроде народного фронта. А чего? Им можно, а нам нет? Надо дать людям другую точку зрения, а то вранья сейчас везде полно.
«Клуб на улице Нагорной стал общественной уборной,// Наш родной центральный рынок стал похож на грязный склад,// Искаженный микропленкой, ГУМ стал маленькой избенкой,// И уж вспомнить неприлично, чем предстал театр МХАТ,» — процитировал Высоцкого уже окончательно успокоившийся полковник.
— Примерно так, — подтвердил я. — А о каких диссидентах ты говорил? Ничего такого я не поручал Елене Валерьевне. Дал задание обзвонить писателей
— Да есть там в списке персонажи, которые у нас под колпаком и в разработке, — махнул рукой Лукарь. — И не остановишь ты этим никого.
— Хоть приторможу, — спорю я. — А кто конкретно в разработке, сказать можете?
— Ну вот Бубнов некий, тот ещё и антисемит. Власов… нет, другой, этот вообще махровый сталинист! Потом ещё…
— Анатолий Валерьевич, — раздался голос Ани в рубке селектора. — У меня на линии Елена Валерьевна. Соединить?
— Давай, давай! — ощерился я в злобной улыбке.
— Толя, привет! Я там папе случайно позвонила и рассказала о нашем разговоре, и, наверное, что-то не то ляпнула… ну, не могу я так красиво говорить, как ты! А папа разозлился и сказал, что изнасилует тебя или убьёт! Вот, звоню предупредить, на всякий случай.
— Поздно звонишь! Он уже у меня в кабинете, Лен.
— И что? — голос на том конце провода испуганно замер.
— Убил он меня, убил. Не переживай, — шучу я.
— Па-а-а-ап! — голос Ленки зазвенел сталью. — Дай мне его.
Сую телефонную трубку в руки мрачному Лукарю.
— Да, доча, ты где? С телефона-автомата звонишь? Шапку надела? — попытался сбить негатив полковник.
— Пап, ну что ты такой торопыжка? Всегда умный, а сейчас? Мы не партию создавать, а движение будем, и не менять страну, а помогать ей. А насчет диссидентов… ты как-то сам говорил, что инструмент для достижения цели может быть любым!
— Что-то погорячился я… просто тут неприятности у меня на работе… в общем, наложилось одно на другое. Ты прости, дочь. С Толиком мы уже помирились, — убито говорит Лукарь, разглядывая свой кулак.
— Да, Лен, всё хорошо уже! Ты в шапке? — отбираю трубку у отца.
— Ой, надоели. Да в шапке я! — и связь прервалась.
— В шапке она, — зачем-то вслух сообщаю я, хотя Лукарь и так все прекрасно слышал.
— Это хорошо, а то она любит форсить, а ей нельзя, — морщится Лукарь. — Давай вернемся к нашим баранам. — Ну вот что можно сделать с деструктивными движениями в Прибалтике? Там ведь дошло до объявления суверенитета уже! В той же Эстонии?
— А надо что-то делать? На мой взгляд, лучше сосредоточиться на защите русскоязычных граждан, гарантиях того, что их права будут такими же, как и у других жителей эстонской национальности. Надо чтобы экономика не пострадала, а вообще, пусть вернут деньги за всё, что им Союз построил, они жили в витрине СССР. Я смотрел цифры, уровень потребления товара в Эстонии в три раза выше был, чем уровень производства.
— Ну, там есть тонкости, оборонного характера, — перебил Лукарь.
— Вот! Оборона! А где будет наша безопасность, когда прибалтика вступит в НАТО? Нужны гарантии неприсоединения к враждебным блокам, тогда пусть идут на все четыре стороны.