В зоне тумана
Шрифт:
— Как жизнь? — поинтересовался вместо приветствия Мунлайт.
— Нормально, — отмахнулся один.
— Зверье достало, — посетовал второй. — Напирает последние дни. Вот собираемся шугануть как следует. Не хотите поучаствовать?
Я решил не вмешиваться. Хлюпик вмешиваться не решился.
— Теперь не раньше, чем вернемся, — покачал головой Мунлайт.
И мы, не прощаясь, прошли мимо. Я шел первым, следом Хлюпик. Мунлайт остался в арьергарде. Только оглянулся пару раз, словно проверяя, не идет ли кто следом. А ведь перестраховка лишней не бывает.
С этой мыслью я повернул в сторону Янтаря. Дорожка там мне знакомая, хоть и опасная. Народу
Мунлайт косился на меня с подозрением. Я чувствовал, как сверлит меня взглядом, но спросить, в честь чего меня в обход потянуло, не решился. Ну и славно. Объясняться с ним мне не хотелось.
Вокруг с каждым шагом все ощутимее вступала в свои права зона. Как это? Нет, я не рискнул бы объяснять. Слов бы не хватило. Да и нету таких слов, чтобы передать ощущение. Объяснить можно, передать нельзя. Визуально ничего не менялось. Вокруг все те же пасмурные пейзажи. Разве что все меньше и меньше ощущается человеческое присутствие.
Вот оно! Может быть, именно в отсутствие человека обостряются звуки и запахи, которые теряются рядом с себе подобными. Когда рядом люди, пусть даже враждебно настроенные, все просто и понятно. Все легко, потому что знаешь, чего ждать. Когда люди остаются где-то там, далеко, а ты оказываешься один на один с зоной, тогда все меняется. Неуловимо, но меняется.
Вроде все как всегда, но ты начинаешь слышать какие-то звуки, которым нет объяснения, чувствовать какие-то запахи. Тени, на которые не обратил бы внимания, выпячиваются, становятся выпуклыми и загадочными. И ты вглядываешься в них, пытаешься высмотреть что-то. Углядеть угрозу или, наоборот, найти что-то безобидное. А в ответ…
А в ответ — тишина. Жуткая отстраненность. Не безразличие, нет. Ты чувствуешь, что за тобой приглядывают. Ты ощущаешь, как к тебе присматриваются. Ты понимаешь, что тебя впускают, делают частью чего-то большего. Но это большее загадочно и необъяснимо. Оно непредсказуемо, непонятно. Это впустившее тебя, присоединившее тебя пространство будто бы имеет свое сознание. И сознание это недосягаемо.
Ученые могут сколько угодно ковыряться в зоне, пытаться объяснить логически, описать то, что можно пощупать. Их описания и объяснения здесь скудны и наивны, как попытка трехлетнего ребенка объяснить, почему едет автобус. Колеса крутятся, водитель ведет, бензин есть — вот и едет. Если ребенок объясняет это другому ребенку, то он, может быть, и будет выглядеть убедительно. Если ребенок объясняет это инженеру, то выглядеть он будет ребенком, которым и является.
Пытаясь объяснить зону, ученые выглядят такими же детьми. Правда, рассказывают они свои байки «сверстникам», потому что нет в зоне таких «инженеров», знающих все.
Говорят, есть «хозяева зоны». Ходят байки, что есть люди, знающие и понимающие, что произошло. Знающие, как возникла зона. Причастные к ее созданию. Не знаю, верить ли этому сталкерскому фольклору. Наверное, как и любое другое народное творчество, эти легенды имеют под собой фактическую основу. Не знаю. Но даже если и так, то, кажется, в данном случае создание переросло своих создателей.
Может быть, зона и возникла из-за людей, может, даже по воле людей. Но она растет и развивается. Она самостоятельна. И пока ее создатели что-то там себе думают, она живет уже по своим законам. Никому не подчиняясь.
Объяснить зону, измерить ее линейкой, привести к формуле — невозможно. Это то же самое, что объяснить Бога. Или даже объяснить человека.
Я чувствовал зону. Немного, как мне казалось, но чувствовал. А вот понять не мог. И отсутствие понимания нагоняло на меня вселенский ужас. Самое страшное для человека — непонимание. Незнание. Неведение.
Смерть сама по себе не вызывает страха. Боязнь появляется вместе с попыткой осознать, что же дальше. Жутко не умирать, а ждать, что умрешь. Потому что ожидание оставляет время на раздумье. А раздумья эти упираются в отсутствие опыта и панический ужас от того, что впереди неведомое.
Каждый раз, когда иду в зону, сталкиваюсь с этим самым неясным. Непонятным, потому пугающим. Я поежился, оглянулся украдкой. Сзади, упорно стараясь попадать след в след, вышагивал Хлюпик. Замыкающим, небрежно жуя очередную травинку, пер Мунлайт. Сталкер гляделся бодрячком, но раскрепощенные легкие движения, если приглядеться, пружинили. Бравирует Мун, передо мной выделывается или перед Хлюпиком. А может, самому себе пытается что-то доказать. Но на самом деле за легкостью и показным безрассудством видна осторожная постоянная работа над каждым движением. Правда, чтобы понять это, надо знать Мунлайта чуть ближе.
А вообще это правильно. Не знаю ни одного человека, который, приходя в зону, шел бы без оглядки и не чувствовал бы опасности. Без страха здесь ходят только дураки. Дураки долго не живут. Пожалуй, эта одна из немногих формул, которые действуют в зоне.
Ощущение, что за мной кто-то смотрит, не проходило. Странное ощущение. Будто зона раздумывала, принять меня сегодня или нет. Размышляла и не находила решения. Наверное, что-то похожее ощущала бы пешка, которую перед началом игры держат в руке, думая, поставить ее на доску или отставить в сторону, в качестве форы. Наверное, если бы могла что-то ощущать.
Я остановился и оглянулся. Никого и ничего. Зона. Да одиноко трусящая слепая собака далеко в стороне. Странно. Обычно слепые псы стаями носятся.
Мои спутники последовали моему примеру. Мунлайт посмотрел на меня настороженно.
— Чего там? — спросил с деланым равнодушием.
Я покачал головой. Не делиться же с ним своими домыслами и ощущениями.
— Собака какая-то увязалась.
Мунлайт оглянулся. Чуть поспешнее, чем диктовал его липовый пофигизм.
— Слепая, — отмахнулся он. Как мне показалось, с облегчением.
— Странная, — не согласился я. — Почему одна?
Мун прищурился, вглядываясь в даль. Чего бы бинокль не взять? Или у него на оптику денег не хватило? «Интересно, во сколько в конечном итоге ему обошелся вчерашний риск?» — подумал я, зная, что напрямую никогда его об этом не спрошу.
Сталкер тем временем опустил руку, которую держал козырьком у лба. Глупое занятие, учитывая, что солнца как не было, так и нет.
— Две, — сообщил он мне. — Что?
— Две собаки, а не одна.
Я присмотрелся. На мгновение меня обдало холодом. Там, где еще недавно бежала одна собака, сейчас трусили две. Первая остановилась и повернула морду в мою сторону. Если бы она могла видеть, я предположил бы, что она смотрит на меня. Второй пес пробежал чуть вперед, почуял, что собрат остался позади, и вернулся обратно. Постояв немного, он разлегся у ног своего незрячего приятеля. Жуткие твари, как любое другое порождение зоны. Непонятные и жуткие.