В зоне тумана
Шрифт:
Когда внутри все рвет, легче разрыдаться навзрыд, чем разрываться изнутри.
Я подошел вплотную, неуклюже хлопнул его по плечу. Он всхлипнул и ткнулся мне в плечо носом. Я замер, плохо соображая, что с этим делать.
Хлюпик вздрагивал. Неровно, конвульсивно. Я тихонько похлопал его ладонью по спине.
— Ну-ну… Все. Все уже. Их больше нет. Кончились. Слова выходили глупыми и не к месту. Хотя что в такой ситуации к месту? Подействовали на него мои бормотания, или он взял себя в руки? Не знаю.
Хлюпик оторвался от меня и
— Спасибо тебе, — выпалил он.
— Тебе спасибо, — неожиданно, даже для самого себя, горячо ответил я.
— Мне-то за что? — Хлюпик провел рукавом по носу.
За что? Глупый ты, Хлюпик. За то, что умеешь плакать. За то, что не разучился смеяться. За то, что при всей своей хлипкости и неуместности имеешь волю, о которую башку расшибить можно. За то, что умеешь то, чего не умею я. И чего не умел Мунлайт. За то, что своим существованием доказываешь то, во что я много лет отказывался верить. Не все вокруг дерьмово и не все вокруг дерьмо.
— За то, что человек, — тихо ответил я и отвернулся. — А Мун где?
— Не нашел, — горько прошептал он. — Представляешь, вообще не нашел. Ни живого, ни мертвого. Даже места того, где он остался. Как так может быть, а?
ЭПИЛОГ
Рана его в самом деле оказалась царапиной. Никаких проблем с ней не возникло. Вылил на всякий случай полфлакона перекиси, намотал легкую повязку, и все. Разве что хромать он стал чуть больше.
Впрочем, шел Хлюпик сам. И не жаловался. С вопросами тоже не приставал. Не то никак не мог в себя прийти, не то наше общение дало наконец свои плоды.
Оно и к лучшему. Мне, признаться, было не до разговоров. Я судорожно пытался понять, где нахожусь, и не понимал. Впрочем, длилось это недолго. Вскоре впереди раскинулось поле, а на его краю торчал скособоченный накрененный силуэт брошенного здесь еще в прошлом веке трактора.
— О! — громогласно выдал Хлюпик. Я повернулся к нему.
— Узнаешь? — спросил немного удивленно. Он кивнул. Просто кивнул. Без слов.
— Ну вот, — пояснил я. — Теперь на юг, и если обойдется без напрягов, то через пару-тройку часов будем дома. Там заночуем, а утром я тебя выведу.
План казался заманчивым и вполне реальным. На то, что нельзя загадывать, планировать и расслабляться, я решил смачно плюнуть. Устал от глупых примет и предрассудков. А потом, что значит не расслабляться? Расслабишься тут. В зоне как по Бродвею только умалишенные ходят.
— Нет, — тихо, но жестко ответил Хлюпик.
— Что значит…
Я наткнулся на его взгляд и осекся. В глазах блестела сталь. Упрямый, тяжелый, несгибаемый взгляд, о который можно не только волю, руку сломать. И какой он, на хрен, Хлюпик с таким-то взглядом?
А ведь я этот взгляд у него с самого начала отметил. Так
— Ты не обижайся, Угрюмый, — торопливо забормотал он, словно почувствовав себя виноватым. — Но мне надо. Я говорил. Ты же понимаешь… должен понимать.
Я вздохнул.
— Неужели же тебя все это ничему не научило? Ты не понимаешь? Это верная смерть. Мы уже много раз чуть не погибли. Мы живы по какой-то нелепой случайности.
— Я понимаю, — тихо, но упрямо проговорил он. — Но мне нельзя по-другому.
— Если ты умрешь, ее это не спасет. Это поймут все. Никто никогда не посмотрит косо, — попытался я.
Хлюпик покачал головой. Мягко, вроде безвольно. Но в этом кажущемся безволии была такая непреклонность, что я понял — бесполезно. Я его никогда не смогу убедить в обратном.
— Иначе ее тоже не спасешь, — резонно заметил он. — Если я не попытаюсь, то потом никогда в жизни не смогу себе этого простить. Другие косо не посмотрят, ты прав, но… Самому-то как жить?
— Я не поведу тебя, — покачал я головой. — Хватит играть с огнем. Но я могу тебя вывести. Подумай.
Он опустил глаза, на меня почему-то старался не смотреть.
— Я все понимаю. Ты и так много для меня сделал и… жизнь спас, в конце концов… Я пойду. Сам.
Жизнь спас. И не один раз. Так что долг отдал. В расчете. Только на кой ему эта жизнь, если он ее не ценит. Я посмотрел на него внимательно. Он стоял и изучал флору зоны на примере той дряни, что росла у него под ногами. Нет, цену жизни он знает. Тут другое.
— Прощай.
— Прощай. — Он так и не поднял на меня взгляда. Ну и черт с ним. Я повернул на юг и пошел через поле. На душе было погано от осознания того, что никуда он не дойдет. Чудес не бывает. Не знаю, как в поле, а в зоне один не воин, к гадалке не ходи. Я здесь не один год, я знаю. И если наши шансы дойти до ЧАЭС втроем стремились к нулю, то у него одного они устремились в минус бесконечность.
С другой стороны, чего я дергаюсь? Он сам сделал выбор. Он знает, на что идет. Уже не понаслышке знает. И мальчик он взрослый. А я не папа, не нянька и не… Да я вообще никто. И он мне никто.
Я остановился и невольно обернулся. Фигурка вдали становилась все меньше и меньше. Вот так уходят в бесконечность. Или в вечность, что в конечном итоге одно и то же. Фигурка уменьшается, устремляется к нулю, а потом хлоп — и нет человека.
Угрюмый, Угрюмый, встань к «Долгу» передом, а к Хлюпику задом.
Я обернулся и пошел домой. Домой, вот оно. Зона, которую все время считал дерьмом, стала мне родным домом. Я думаю о ней, как о доме. И кем тогда стал я? Если по логике?
Что я, кто я, если смотреть на ситуацию трезво и называть вещи своими именами?