В. В. Емельянов РИТУАЛ В ДРЕВНЕЙ МЕСОПОТАМИИ
Шрифт:
В первом фрагменте мы видим момент священного брака, и каждое слово здесь нуждается в комментарии. Брак происходит в загоне для скота, потому что люди должны подражать природе и совокупляться в тех же местах, где это делают одомашненные ими животные. Интересно и то, что на женщину прыгает бык, который оплодотворяет ее «семенем человечества» (буквально так). Почему бык? По той же самой причине: чтобы соитие было удачным, мужчина должен на время превратиться в быка. Из брачных обрядов других народов мы знаем, что во время священного брака мужчина надевает маску с бычьими рогами. Таким образом, он одновременно является и быком (функционально), и мужчиной (по своему рождению и по своей судьбе), «Истинное» семя — тоже важный эпитет. Истинным (то есть настоящим, правильным) шумеры называли все, что появилось на свет законным путем и выполняет предписанную ему функцию. Стало быть, «истинное семя человечье» — семя, излитое в ритуально правильной обстановке, в нужное время и законным супругом.
Второй фрагмент столь же кратко описывает обряд половой идентификации новорожденного. Пол ребенка закрепляется за ним окончательно только после получения им предметов, в которых содержится
Многочисленные документы о купле–продаже земли, дошедшие из храмовых архивов Лагаша, Адаба, Шуруппака, зафиксировали сложный и обязательный для всех граждан Шумера, включая царя, ритуал покупки земельного участка. Землю продавали большесемейные общины, насчитывавшие до пятисот членов. После самого акта покупки продавец вбивал колышек в стену дома, находившегося на купленном участке, и возливал рядом с ним масло. Затем покупатель добавлял к пене за участок приплату и подарки для родственников продавца. Подарки состояли иногда из вещей, но чаще всего из продуктов, которыми здесь же, на месте, счастливый обладатель земельной собственности кормил многочисленных бедных родичей продавца (3, 47–68). Что означают все эти моменты ритуала? Вбивание колышка и возливание масла, по–видимому, символизируют акт добровольной передачи имущества, сопровожденный благими пожеланиями новому владельцу. Масло, возлитое около дома или вблизи жертвенника в храме, вероятно, означает пожелание благоприятной судьбы (молочные продукты — символ процветания и богатства) [48] . Впоследствии, уже в старовавилонское время, вбивание колышка и возливание масла будут заменены обрядом передачи священного жезла, символизирующего власть над купленным участком. Приплата за участок была чем–то вроде психологической компенсации за потерю части общинного имущества, которое рассматривалось как часть тела общины. Отторжение этой части не только неприятно, но и больно. Вот за эту «боль» при потере и должен был платить покупатель. Что же касается подарков, то они символизируют компенсацию уже совсем иного рода. Покупатель хочет накормить (а иногда и одеть) продавцов на ту примерную сумму, которой они лишатся вследствие невозможности кормиться с потерянного участка, — то есть это компенсация потерь жизненной энергии. В момент кормления общинников время как бы сжимается — они едят за все те годы, что не будут есть после отделения от них источника жизни. При этом, видимо, считается, что можно наесться за один раз на много лет вперед.
48
По мнению этнографа А. К. Байбурина, в символике колышка может быть усмотрена связь с фаллическим культом. Нечто аналогичное есть в обрядах племен Тимора: там в землю вбивается сажальный кол, вокруг которого возводится алтарь из трех камней, и затем этот алтарь поливается соком кокоса (сообщение по почте). Коллега–шумеролог Г. Зельц не склонен привязывать данный обряд к фаллическому культу, а рассматривает его как Publizitatsakt, имея в виду, что заключенная сделка была закреплена и подтверждена особым ритуалом, условно показывающим ее смысл.
В шумерском ритуале купли–продажи земли отражена такая мифология присвоения имущества, которая не связана с его захватом. Здесь происходит диалог одиночки и коллектива, причем одиночка ведет себя в отношении продавцов–общинников как младший и подчиненный их воле. Он заботится о будущем продавцов как в материальном, так и в психологическом плане и на протяжении всего ритуала ведет себя как почтительный сын. Причем аналогичную роль выполняют покупатели любого ранга — от чиновника средней руки до самого царя. Об этом ритуале нам придется вспомнить, когда речь зайдет о путешествиях молодых богов за силок к своим отцам. Пока же отметим для себя, что в старо шумерских текстах покупатель виноват в том, что по сшей прихоти лишает общину части ее тела; он подспудно и неосознанно рассматривается как злодей, наносящий вред живой плоти, и как нарушитель предвечного порядка.
Царские надписи этого Бремени содержат немало интересных упоминаний о ритуалах, связанных с деятельностью городского правителя. Один из первых царей Лагаша Ур–Нанше изображается с корзиной для строительных материалов, которую он держит на голове, В одном из его текстов такую корзину поднимает и ставит на голову Шуль–Утуль — бог–покровитель семьи, из которой происходит Ур–Нанше. Строительная корзина символизирует сам процесс созидания, а готовность правителя поднять ее и доставить себе на голову свидетельствует о его приверженности планам богов, вдохновляющих его на такой труд. Если же вместе с правителем корзину поднимает его родовой бог, это означает, что вместе с Ур–Нанше трудятся в момент строительства все поколения его предков.
Надписи Эанатума содержат уже значительно больше сведений о ритуалах. Именно с текстов этого правителя начинается традиция восхваления царя как существа, имеющего на себе особую миссию и еще при рождении отмеченного всеми достоинствами, какие только могут дать верховные боги страны. Эанатум называет себя «правителем (энси, — В. Е.) Лагаша, (которого) Энлиль нарек именем, (кому) Нингирсу дал силу, (которого) Нанше нашла в своем сердце, Нинхурсаг священным молоком накормила, Инанна благоприятным именем нарекла, (кому) Энки разум дал, а Думузи–Абзу возлюбил, (кому) Хендурсанг дал знамение жизни, а Лугальурукар — свою дружбу и любовью (например, Ean. 2 1:1–2:13 [49] ). Только после перечисления этих божественных даров Эанатум называет себя сыном правителя Акургаля, и сам факт именно такого расположения формулы несомненно свидетельствует о том, что божественное покровительство Эанатум приобрел еще до своего рождения. О чем же говорят эпитеты Эанатума? Все атрибуты его превосходства над другими людьми находят конкретное воплощение в божественных дарах. Энлиль нарек его первоначальным именем, городской бог Нингирсу даровал ему силу. Напше — богиня–толковательница снов — обрела его в своем сердце, т. е. он ей приснился или его образ предстал перед ее умственным взором. Богиня–мать Нинхурсаг накормила его своим священным молоком — тем же, которым были вскормлены и сами боги во времена сотворения мира. Богиня любви и воинской страсти Инанна дала ему второе, благоприятное для его миссии имя. Об этих двух именах Эанатума упоминают
49
Здесь и далее ссылки на все старошумерские царские надписи даются но изданию: Steible H. Die altsumcrischen Bau- und Wcihinschrithen Wiesbaden, 1982.
Так называемая «Стела Коршунов» Эанатума, в которой повествуется о разгроме уммийских войск в борьбе за обладание землей на пограничной территории между Лагашем и Уммой, коротко упоминает о трех в высшей степени примечательных ритуалах: о наделении царя миссией (аналогично предыдущей надписи), об инкубации царя в храме и о принесении в жертву птиц и рыб, совершенном царем на войне.
50
Перевод фрагментов из — «Стелы Коршунову выполнен Ю. Б. Гавриловой.
Перед нами сразу несколько способов наделения человека исключительным статусом правителя. Во–первых, это придание ему праведности через сакральное рождение и воспитание (зачинает его сам бог Нингирсу, на время входящий в его отца Акургаля), держание на правом колене и кормление правой грудью (в шумерском языке «правый» и «праведный, истинный» — одно слово). Во–вторых, это дарование ему царского надела сразу после рождения. В–третьих, это наречение его особым именем, имеющим отношение к древнейшему храмовому культу Шумера — урукскому культу Ана и Инанны, Все эти милости могут быть дарованье только отпрыску царского рода, предназначенному для исполнения некоей великой миссии, и об этой миссии также при рождении говорит Нингирсу: младенцу суждена власть над чужими странами.
Эта часть текста сохранилась плохо, так что перевести можно только отдельные фрагменты. По–видимому, Эанатум видит священный сон, будучи запертым в храме своего повелителя Нингирсу. Нингирсу встает у изголовья спящего и нашептывает ему свои распоряжения. Позднее мы увидим такую же форму общения правителя с божеством в Цилиндре Л Гудеа. В нашем же тексте Нингирсу сообщает Эанатуму о том, что в битве против Уммы им будет одержана победа и после этой победы бог справедливого суда Уту повяжет на его лоб сверкающую диадему — что–то вроде нимба, свидетельствующего о справедливой победе в справедливой войне.
Эанатум приносит в жертву птиц, предварительно украшая их как женщин, чтобы они понравились принимающим божествам, В одном случае в жертву приносится и рыба, причем происходит это в Абзу, в месте, где живет покровитель рыб Энки. Все эти жертвы в контексте надписи прочитываются как просьба царя, обращенная к богам. О чем же просит богов Эанатум? Перед каждой такой жертвой следует клятва побежденного уммийского царя определенному богу в том, что он клянется его жизнью, что вовеки не перейдет рубежей поля Гуэден (за которое и шла война). Сразу после клятвы жизнью Энлиля отправляются жертвы Энлилю, после клятвы жизнью Энки — жертвы Энки и т.д. Эанатум смиренно просит этих богов не забыть слова клятвы и в случае нарушения ее наказать ослушавшегося уммийца. Вероятно, считалось, что без таких жертв боги не будут внимать ни клятве чужеземца, ни просьбе самого царя.