В.А. Жуковский в воспоминаниях современников
Шрифт:
душевное состояние поэта. Выше мы удивлялись, почему молодой человек,
окруженный товарищами и друзьями, истинно его любящими и уважающими,
черпает свои вдохновения на кладбищах. Ныне, возвратясь в Мишенское, полное
прекрасных воспоминаний его детства, он снова выбирает кладбище любимым
местом своей музы. Почему это? Правда, в начале нашего столетия известное
сентиментальное настроение духа господствовало в нашем обществе; эта
наклонность "юных и чувствительных
элегически и нашего друга; но, кроме того, у него могли быть и личные причины:
положение его в свете и отношения к семейству Буниных тяжело ложились на его
душу. С обеими старшими дочерьми А. И. Бунина он был не так близок, как с
Варварой Афанасьевной. Марья Григорьевна любила его, как собственного сына,
а девицам Юшковым и Вельяминовым он был самый дорогой брат. Но родная его
мать -- как она ни была любима своею госпожой -- все же должна была стоя
выслушивать приказания господ и не могла почитать себя равноправною с
прочими членами семейства. Вот обстоятельства, которые не могли не наводить
меланхолии на поэта, и он искал себе утешения в поэзии. Когда он приобрел в
свете то положение, символом которого он мог избрать на своем перстне
лучезарный фонарь6, тогда и лира его настроилась веселее. <...>
Видя расстроенные дела Екатерины Афанасьевны, Жуковский вызвался
давать уроки ее дочерям и обучать их наукам, которые были ему известны, и тем,
какие он еще намеревался сам изучить. Дело не обошлось без составления
обширного педагогического плана7. Преподавание Жуковского, естественно,
приняло поэтический характер; оно отличалось тем же и впоследствии, когда он
стал наставником при дворе; таково уже было его общее направление. Обучая
других, он действительно сам учился и расширял круг своих познаний. Всякий
день он отправлялся пешком из Мишенского в Белев давать уроки или читать
вместе со своими ученицами лучшие сочинения на русском и иностранных
языках; девицы Протасовы более всего и с большим успехом занимались
немецким и французским. Потом живопись, словесность, история искусства
обогащали их вкус и познания. <...>
Это преподавание продолжалось около трех лет, и что оно было
небезуспешно, доказательством тому служат сами ученицы Жуковского, которые
впоследствии вступили в такой круг общества, где требования относительно
образованности были велики. Я имел счастие знать их обеих в цвете их жизни.
Хотя в течение многолетней врачебной практики я видел многих прелестных и
отлично образованных женщин в разных кругах общества, но образы Марии и
Александры Андреевн,
моей памяти до старости. Вполне понимаю, как Жуковский всею душой
привязался к этим существам, из которых, казалось, он ни той, ни другой не давал
преимущества. Отношение его к ним было чисто братское; они употребляли
между собою простодушное "ты", тогда как матери их он оказывал сыновнее
почтение. <...>
Несмотря на полезную и приятную деятельность в Белеве и Мишенском,
где Жуковский окружен был родными, вполне уважавшими его труды в кругу
семейном и на поприще литературном, он чувствовал, однако, что-то грустное в
своем житейском положении; его душа не была удовлетворена. <...>
И вот Жуковский решился принять более деятельное участие в развитии
русской словесности, действовать на читателей не только произведениями
вдохновения, но возвысить дух публики к познанию истины, которая, по словам
его задушевного друга Карамзина, "одна служит основою счастия и
просвещения". Он принял на себя редакцию "Вестника Европы"8. Переселившись
в 1808 году в Москву, он вступил в среду практической жизни и срочной работы,
и здесь на время умолкают его жалобные песни. На прощание с своими
ученицами он написал к 15-й годовщине дня рождения старшей из них, Марии
Андреевны, аллегорическую повесть "Три сестры, видение Минваны"9. <...> В этом подарке ко дню рождения виднеется заря восходящего солнца
любви, которое освещало подчас счастливые дни нашего друга. Гении
Прошедшего, Настоящего и Будущего, введенные в область его поэтического
мира, встречаются с тех пор часто в его стихотворениях. Он намекает на счастие,
не обозначая его точнее. Но мы находим тому объяснение в статье, которую в то
же время он написал и напечатал в "Вестнике Европы" под заглавием "Кто
истинно добрый и счастливый человек?". Жуковский прямо отвечает: "Один тот,
кто способен наслаждаться семейственною жизнию!" В этом признании хранится
ключ к объяснению многих событий в жизни Жуковского. <...>
Мой друг, хранитель-ангел мой,
О ты, с которой нет сравненья.
Люблю тебя, дышу тобой;
Но где для страсти выраженья? <...>
1-е апреля был день ангела Марьи Андреевны Протасовой, той Минваны,
с которою, в ее 15-й день рождения, Жуковский простился, посвятив ей
аллегорическую повесть "Три сестры". Солнце нежной любви восходило на
небосклоне поэта! <...>