В.А. Жуковский в воспоминаниях современников
Шрифт:
необходимое для него переходное звено от отвлеченно-невещественного
поэтического воспоминания к конкретике мемуарного жанра.
В 1830--1840-х годах Жуковский, разделивший пушкинское увлечение
мемуарной литературой и историческим анекдотом и бывший инициатором
предпринятой Пушкиным записи устных рассказов Загряжской, практически
становится мемуаристом в своих письмах. Два знаменитых письма поэта 1837 г.
– -
Сергею Львовичу Пушкину и шефу жандармов
сегодня как мемуарные источники биографии Пушкина. Не столь широко
известные образцы этого жанра -- очерки-некрологи "О стихотворениях
И.И.Козлова", "К. К. Мердер", биографический очерк "Иосиф Радовиц", письма--
отклики на известия о смерти А. И. Тургенева и Н. В. Гоголя, своеобразные
надгробные речи друзьям, которые бегло очерчивают контуры их обликов. Поэт,
культивировавший воспоминание как эстетическую и нравственную ценность,
воплотил этот культ в собственных воспоминаниях о близких спутниках своей
жизни:
О милых спутниках, которые наш свет
Своим сопутствием для нас животворили,
Не говори с тоской: их нет;
Но с благодарностию: были!
"Воспоминание", 1821
Для истоков формирования русской мемуаристики как отрасли словесной
культуры первостепенное значение приобретают не только поэзия Жуковского,
сделавшая воспоминание насущной потребностью эмоциональной жизни, не
только его собственные мемуарные опыты, но и его эпистолярные размышления о
сущности мемуарного жанра. В этих письмах поэтическая философия
воспоминания постепенно переходит в концепцию мемуаристики, в которой
Жуковский, как и в поэзии, выступает новатором. Из его рекомендаций
"анналисту" их общего прошлого, А. П. Зонтаг, вырастает своеобразная
фрагментарная теория романтических мемуаров "без связи", "без порядка", одушевленных настроением и тем не менее связанных с конкретной, в духе
поэтической теории романтизма, "местностью". Первая такого рода рекомендация
высказана довольно рано: в апреле 1836 г. Жуковский пишет своей
"соколыбельнице": "Я бы вам присоветовал сделать и другое: напишите свои
воспоминания или, лучше сказать, наши воспоминания. Для этого не нужно и
плана; или вот какой план: сделайте по азбучному порядку роспись имен всех тех,
кого знали, и каждый день напишите что-нибудь о ком-нибудь из этого
лексикона: пропасть приклеится само собою и постороннего, и мыслей всякого
рода, и описаний, и собственных опытов" {Уткинский сборник... С. 111--112.}.
Здесь прежде всего обращает на себя внимание то, что для Жуковского
мемуары
чего следовало бы ожидать от поэта-романтика. "Пропасть постороннего" -- это
выражение синтетичности мемуарного типа мышления и творчества, органично
сплетающего личностный аспект автобиографии с индивидуальным ощущением
эпохи в целом. Насколько устойчив этот тип в сознании поэта, свидетельствует
повторная рекомендация, высказанная той же А. П. Зонтаг почти через
пятнадцать лет как реакция на ее первые собственно мемуарные опыты: "Вот в
чем дело: вы так мило говорите о нашем прошлом, <...> что мне живо захотелось
вас из биографа великих мужей древности для детей превратить в нашего
семейного биографа. <...> Вы живете там, где каждая тропинка, каждый уголок
имеет для вас знакомое лицо и родной голос, <...> -- возьмитесь за перо и
запишите все, что вспомните. Не делайте никакого плана. Каждый день "что-
нибудь, как придет в мысль и в сердце" {Там же. С. 123.}.
Эмоциональный ореол памяти, окружающий пейзаж детства и юности,
топография и география Мишенского -- вот что в представлении Жуковского
может стать источником мемуарного вдохновения. Воспоминания в понимании
поэта -- хорошо осознанный синтез конкретики и лирического, личностного
переживания этой конкретики: "Я бы на вашем месте сделал так: сперва просто
написал бы хронологический, табеллярный порядок всех главных событий по
годам, как вспомнится. Потом сделал бы роспись всех лиц, нам знакомых (от
моего Максима до императрицы). Имея эти две росписи, каждый бы день брал из
них какой-нибудь предмет для описания, не подчиняя себя никакому плану, а так,
на волю Божию, на произвол сердца, на вдохновение минуты" {Там же. С. 124.}.
Романтический универсализм, стремление стеснить необъятное в единый
эмоциональный вздох, синтезировать разные тональности в пределах одного
произведения -- все эти свойства поэзии Жуковского определяют и его
представление о мемуарах. И характерная черта -- равно свойственные
Жуковскому поэтические интонации бытовой шутки, "галиматьи", домашней
поэзии и возвышенно-вдохновенной романтической мифологии души
объединяются в его представлении о диапазоне воспоминаний "от Максима до
императрицы". Как стихотворение-отрывок Жуковского равно мгновению самой
жизни, как жизнь и поэзия становятся одним в его творческом сознании, так и
подобные мемуары предстают в его интерпретации адекватом самой