В.А. Жуковский в воспоминаниях современников
Шрифт:
автопсихологические признания как форма исповеди и самопознания постепенно
обретают характер хроники, записок. На смену дневнику приходит "журнал", на
смену письму-исповеди -- письмо-проповедь, письмо-рассказ, письмо-
вероисповедание. Журналы-хроники и "философические письма", письма-
трактаты выходят из-под личного контроля и становятся фактом общественной
мысли (такова была судьба многих писем Жуковского, напечатанных на
страницах "Полярной звезды", "Московского
"Москвитянина").
В дружеской переписке создается образ Жуковского-поэта, ведутся о нем
споры, определяется его общественное и нравственное лицо. В письмах А. С.
Пушкина и К. Н. Батюшкова, Н. В. Гоголя, в переписке П. А. Вяземского и А. И.
Тургенева, П. А. Плетнева и Я. К. Грота возникает живая личность Жуковского в
процессе ее духовного и поэтического становления и в то же время для будущих
поколений запечатлены почти с фотографической точностью его характерные
черты: это мемуары впрок, заготовки для последующих биографов. В переписке
современников 1810--1830-х годов Жуковский живет и как участник
литературного процесса, и как персонифицированное воспоминание о
поэтической молодости. Мемуарное начало в письмах -- своеобразные элегии в
прозе, где авторы, перефразируя Пушкина, словно постоянно вопрошают:
"Жуковский, помнишь ли былое?" В письмах к нему Кольцов и Кюхельбекер,
Гоголь и Пушкин вспоминают о встречах с наставником, другом, соратником.
Жуковский настолько важное и живое лицо русского литературного процесса, что
представить без него дружеское литературное письмо просто невозможно. С ним
связывают большие надежды, его призывают обратиться к национальным
сюжетам, его критикуют и им восхищаются, благодарят за помощь -- одним
словом, создается коллективный эпистолярный портрет Жуковского.
Можно спорить, насколько письма, тем более прижизненные, вообще
мемуарны. Можно сомневаться в мемуарном характере прижизненных статей о
произведениях поэта. Но если эти письма принадлежат Пушкину и Батюшкову,
если статья об "Одиссее" написана Гоголем, разве это не лучшие, ярчайшие
свидетельства современников о друге-поэте? Поэт всегда увидит в собрате то,
чего не смогут увидеть другие. И это "живое о живом" не менее важно, чем
воспоминание об умершем.
Мучительный процесс становления форм русской мемуаристики
приходится на 1830-е годы. Именно в это время "вопрос о собирании
воспоминаний современников привлекает к себе внимание людей, стоявших во
главе умственного и литературного движения эпохи" {Тартаковский А. Г. 1812
год и русская мемуаристика. М., 1980. С. 224.}. Все
писать записки. В письме к А. Я. Булгакову от 11 апреля 1843 г. Жуковский
вспоминает: "Пушкин начал было по моему совету записывать россказни
Загряжской -- и она умерла, и сам он пропал" {Библиографические записки. 1858.
No 18. С. 549.}. Мемуаротворчество этого периода делает еще первые шаги.
Рудименты элегической и дневниково-эпистолярной традиции слишком ощутимы
в первых опытах -- "Хронике русского" А. И. Тургенева и биографических
очерках П. А. Плетнева.
Первые воспоминания о Жуковском были созданы при его жизни. В
письмах и дневниках современники, его друзья и знакомые, пытались с
эмоциональной непосредственностью запечатлеть его облик: человеческий и
творческий портрет. Из письма в письмо, из подневных наблюдений складывался
этот мозаичный портрет. Фрагментарность записей и в то же время обобщенность
характеристик, хроникальность и одновременно страстность оценок -- все это
позволило тем, кто не пережил Жуковского (К. Н. Батюшкову и А. С. Пушкину,
Н. В. Гоголю и А. И. Тургеневу), сказать о нем свое слово. И в этом смысле им
удалось написать свои воспоминания о нем, потому что в дневниках и письмах
его друзей подлинность событий, в которых участвует Жуковский, сочетается с
их концепцией его характера и творческой индивидуальности. В их мемуарах
существует Жуковский -- официальный, бытовой -- как органичная часть
сиюминутного, окружающего их и его мира, как живая реальность. Но он для них
прежде всего активный деятель литературного процесса, поэт: "он у нас один",
как скажет А. И. Тургенев. Жуковский как бы отождествляется со своим
стихотворением, которое для его современников "посол души, внимаемый
душою". "Жизнь и Поэзия -- одно" -- эта формула его поэзии для современников
не была бесспорной: они видели зазоры между жизнью и поэзией, но все-таки
осмысляли его жизнь через поэзию, и наоборот.
Прижизненные воспоминания, заметки о Жуковском (а здесь нужно
вспомнить, что один из важнейших мемуарных источников сведений о его
детстве -- записки А. П. Зонтаг -- был опубликован за три года до смерти поэта)
вполне обрели статус мемуаров потому, что исторически через промежуточные
формы (письма, "характеры", критико-биографические статьи, надписи к
портрету) готовили саму философию и эстетику этого типа мышления вообще и
мемуаров о Жуковском в частности.
Немногие близкие по духу и перу друзья, родные пережили Жуковского.