Ва-банк для Синей бороды, или Мертвый шар
Шрифт:
И поделом – сказано же: тариф!
Фиакр правили одной, но твердой рукой. Казалось, лошадь бежит сама, будто зная, где следует поворачивать, а где наподдать, возница же держит вожжи с хлыстом для собственного удовольствия. Управлял Бородин с тем легким изяществом, что достигается высоким уровнем мастерства. При этом успевал, не умолкая, болтать. Уже через десять минут Ванзаров знал о нем все необходимое и без допроса.
Нил Нилыч оказался единственным сыном и наследником своего отца, господина Бородина, который разбогател на торговле керосином, сколотил приличное состояние, но, открыв, что работа – это не все, что может быть приятного в жизни, продал дело и зажил на составленный капитал без забот.
– Играете на бильярде? – спросил Бородин и даже как будто дружески подпихнул локотком в бок. Но, возможно, фиакр просто качнуло.
Ванзаров ответил неопределенно. Не то чтобы ему не были знакомы контр-туш, краузе, абриколь и прочие карамболи, но раскрывать свои пристрастия перед незнакомым господином было крайне нерасчетливо. А вот рассчитывать Родион Георгиевич умел с удалью завзятого математика. Недаром в духовные наставники выбрал старину Сократа и его логику… Ну да ладно, не будем отвлекаться.
Нил Нилыч запел прямо-таки канарейкой. Для начала скромно сообщил, что не знает в столице и окрестностях другого игрока, способного уложить его в русскую пирамиду. Слава о бородинском мастерском ударе и крученых шарах достигла, кажется, самых отдаленных уголков мира, поклонники специально приезжают в Петербург, чтобы посмотреть, как он играет. Авторитет его в мире бильярда настолько непререкаем, что стоит Бородину появиться в бильярдной зале, как противники в панике бросают кий и сдаются, так что в последнее время он даже заскучал, не имея достойного соперника. Мастерство досталось по наследству от батюшки, который тоже был не дурак шары погонять, но истинных высот достиг благодаря личному таланту и усидчивости. И вообще, как было бы чудесно, чтобы по бильярду проводился турнир, если не европейского масштаба, то хоть российского! Тогда все награды и кубки были бы у Бородина. Как же иначе.
– Сколько вам лет? – вдруг спросил Ванзаров.
Нил Нилыч хитро подмигнул:
– Угадайте. Проверим, какой вы проницательный сыщ… чиновник полиции.
– Между сорока и сорока пятью.
Мастер бильярда расплылся в победной улыбке:
– Благодарю за комплимент. Мне сорок восемь! Удивлены?
– Что ж до сих пор не женаты?
Проскочила интонация уж слишком личная, совсем не такая, какой требует непринужденная беседа. Но, кажется, Бородин не заметил.
– Ай, как-то не сложилось, – легкомысленно ответил он. – Играл несколько верных партий, но всякий раз случался фукс. То одно, то другое… Но в самое ближайшее время намерен этот вопрос решить положительно. Пора бы уже детишек завести, надо же кому-то передать мастерство, да и годы берут свое… Хо-хо! А позволите вас спросить о том же?
Родион, застигнутый врасплох, смог отбиться только с помощью своего обожаемого Сократа. Уродливый мудрец, как известно, относился к семейной жизни как к подвигу, почему и говорил: «Женишься ты или нет – все равно раскаешься». Или: «Брак, если уж говорить правду, зло, но необходимое зло». И даже: «Если попадется хорошая жена, будешь исключением, а если плохая – станешь философом».
Показался Крестовский остров, «прицепленный» к Петроградской стороне хлипким деревянным мостком. Под ударами копыт помост раскачивался и подрагивал, словно нежная барышня, попавшая в дремучую чащу. Счастливо миновав переправу, фиакр углубился в древесную зелень, среди которой петляла грунтовая дорожка.
Цель поездки несложно было разглядеть издалека. Дом был построен полвека назад, но построен как-то затейливо. Будто архитектор задумал воздвигнуть массивное дворянское гнездо, но потом плюнул и соорудил что попало. Одноэтажный дом, широко раскинувшись на лужайке, казался хронически недостроенным, чем и гордился. Гостей встречал парадный подъезд с большими полукруглыми окнами, по бокам подъезда торчали два выступа. Один был явно нежилой, с наглухо закрытым окном, зато в противоположном створки распахнуты, внутренности комнат прикрывает портьера. С правой стороны особняка виднелся широкий эркер с множеством окон. Вдоль дороги протянулся невысокий заборчик, подпираемый шеренгой кустов крыжовника. Чуткий нос чиновника полиции уловил волнующий аромат.
Фиакр въехал в настежь распахнутые ворота. Бородин соскочил и пригласил следовать за ним. Встречать гостя и хозяина никто не спешил. Ни прислуга, ни конюх, ни домочадцы не показались. В широкой зале, в которой Ванзаров очутился прямо с порога, было прохладно. Среди привычного хаоса мебели и домашних мелочей, каких в любой квартире собрано предостаточно, выделялся роскошный бильярдный стол с новеньким сукном. Но и здесь никого не было. Зато поблизости слышались женские всхлипы. Ничего более таинственного или преступного зоркому взгляду сыскной полиции не попалось. Нил Нилыч замешкался и вдруг сказал:
– Будет лучше, если сначала увидите… Пойдемте.
Любезный хозяин пригласил гостя выйти вон, они прошли мимо коня, за что-то обозванного Буцефалом, занятого уничтожением цветочной клумбы, которую, впрочем, уже трудно было испортить, и вышли на задний двор. Забор, прикрывавший дом с фасада разве что от зайцев, внезапно обрывался. В дальних углах двора виднелись деревянные постройки, служившие баней, дровней, сараем и, кажется, конюшней. Посреди двора возвышалось сооружение из жаростойкого кирпича, обугленное и обгоревшее. Невдалеке виднелся широкий стол, заставленный стеклянными банками и кухонными принадлежностями. И опять никаких следов разбоя или другого гнусного преступления, если не считать медной сковороды, которая печально плавала в луже варенья. Подозвав гостя жестом, Бородин указал на сооружение из двух широких тазов: один накрывал другой.
– Вот, – сказал Бородин с некоторой тревогой и даже оглянулся по сторонам.
Ванзаров предоставил событиям развиваться своим чередом. Нил Нилыч решительным жестом сорвал верхний тазик. Под ним обнаружился другой, поменьше, тоже перевернутый кверху днищем, прикрывавшим что-то на поверхности сахарных ягод. Уже явно труся, Бородин прикоснулся к покрывашке и быстро сдернул ее. Под такзиком оказалась горка колотого льда.
– Там, – сдавленным шепотом выдавил мастер бильярда. – Смотрите сами.
Твердой рукой Родион Георгиевич разгреб подтаявшие осколки.
Создания мрачной фантазии вроде нежити или привидений английских замков не так пугают, как тихий шорох в пустом доме или чья-то тень за углом. Ведь реальное менее ужасно, чем то, что создает наша фантазия. Воображение порождает страх. Изо льда кто-то смотрел. Прямо в Ванзарова уставился немигающий взгляд.
Воображение услужливо преподнесло образы одноглазого Вия, затем чудовищного карлика, прячущегося в варенье, а напоследок водяного-недоростка (большой в таз с ягодами не поместится). Как только сознание прогнало одуревшее воображение, до Родиона дошло, что на него смотрит всего лишь глаз. Один глаз. Сам по себе.