Вацетис - Главком Республики
Шрифт:
Рассказывая о начале своей офицерской службы, И.И. Вацетис пишет: «Первые шаги каждого молодого офицера отмечались рядом более или менее серьезных или игровых промахов, без этого обойтись было невозможно. Служебная обстановка была незнакомая. Обыкновенно было так, что один ротный командир смотрел на младшего офицера как на помеху, он-де только портит солдат. Другой же, наоборот, передавал в неопытные руки младшего офицера всю роту. Мой ротный командир был из последней категории.
Сам ротный командир в русской армии представлял из себя некий индивидуум, которого всякий вышестоящий начальник третировал, терзал и гнул в бараний рог, но никто не учил. Неся колоссальную ответственность за благосостояние и обучение роты, он являлся единственным
Чтобы сделать служебную карьеру, чтобы не состариться в капитанском чине, надо было попасть в штаб-офицеры за отличия, обогнать своих товарищей. Из таких был мой ротный командир. Он был из числа тех, кому во что бы то ни стало надо составить себе служебную карьеру, чтобы подровняться в общественном положении со своими высокопоставленными родственниками по жене: он был женат на дочери коменданта одной крепости.
К этому господину я и попал в роту. Позднее я узнал, что он очень хлопотал об этом, имея в виду использовать мои отличные строевые способности с целью постановки обучения в роте лучше, чем в других»{15}.
Попав в гарнизонную среду, И.И. Вацетис наблюдает, анализирует ее состояние, влияние на молодых офицеров, делает для себя выводы, в большинстве своем выводы нужные и верные. «Я попал в общество, которое было выше меня по воспитанию, кроме того, я был офицером из солдат, то есть из мужиков. Ко мне присматривались, изучали, составляли оценку. Ареной соревнования на высшую оценку служил, как и везде, паркет гарнизонного собрания. Экспертами были, как ни странно, не сами действующие лица — любительницы потанцевать, а те мамаши и тетушки, которые обыкновенно рассаживаются вдоль стен зала так, чтобы не мешать танцующим.
В танцевальном зале было большое оживление. На хорошего танцора был большой спрос. Я, хотя числился в училище в числе хороших танцоров, любил глядеть на кружащиеся пары и рассуждать о пользе танцев. Как только что произведенный в офицеры, я был одет с иголочки. Соседки бросали на меня взгляды, выражая удивление, что я забрался на неподобающее мне место.
Я внимательно следил за моим ротным командиром, который танцевал с нашей полковой дамой. Он танцевал плохо, а она — шикарно. Они не были парой на паркете, однако видно было, что он старается заслужить ее внимание, но без заметного успеха. Дама им тяготилась. Во время танца с фигурами кавалер (и мой начальник) по неловкости запутался и оставил даму посреди зала. Она посмотрела на меня. Я вскочил и пригласил ее «до прибытия» ее штатного кавалера. Но по ее желанию мы протанцевали один лишний тур мимо него. Это маленькое событие имело последствия. Первым последствием было то, что у меня сразу же испортились отношения с начальником. Вторым (было) то, что эта дама пригласила меня составить тройку в котильоне [1] а затем уже я с ней много танцевал на этом вечере, а не мой ротный командир. Во всяком случае, хорошо танцующему молодому офицеру было гораздо легче войти в общество, чем не танцующему.
1
Танец, которым обычно заканчивался бал.
Занятия в роте отнимали весь день: утром от 8 до 12, днем от 3 до 6 часов. Свободно располагать я мог только вечерним временем. Строевая служба требовала большого напряжения физических сил, часам к девяти вечера глаза слипались. Месяца через два я уже вполне ориентировался в новой обстановке, меня считали прекрасным строевиком и молодым офицером, не чуждающимся общества.
И действительно, я очень исправно знал строевую службу и исполнял ее усердно. С солдатами обращался гуманно, занятия вел умело и разнообразил их настолько, что мои солдаты никогда не скучали. За это я пользовался большой любовью у них»{16}.
Несмотря на занятость по службе в полку, И.И. Вацетис не забывал своих родных и близких. На рождество я поехал домой на свадьбу сестры. Эта свадьба произвела на меня чрезвычайно глубокое впечатление. Она происходила в той самой избе, которую я описал выше и в которой мой отец жил, кажется, тридцать четвертый год. Отцу было около 70, он все еще должен был работать батраком. Изба наша имела очень плачевный вид, хуже, чем прежде. Людей было много. Они нанесли в комнату снега столько, что под конец глиняный пол обратился в какое-то месиво. В комнате стало сыро и неуютно. Знакомые и мои школьные товарищи стали серьезными отцами семейств, старики еще более состарились.
Я всем понравился: старикам — тем, что говорил с ними, с молодежью хорошо повеселились. Я сравнил это общество с тем, в которое попал в Ковно. Разница была большая. Но сердечности, душевной и искренней теплоты было неизмеримо больше, среди этих простых людей эти качества полностью господствовали. Если бы я задался целью найти людей многоуважаемых в буквальном смысле этого слова, то я искал бы их именно среди этих простых, честных, милых и не знающих лукавства людей.
…Я уехал из дома в очень подавленном настроении. Мне хотелось во что бы то ни стало вывести моих родителей из того бедственного положения, в котором они находились, их старость следовало обеспечить, они должны были жить безбедно и иметь заслуженный отдых. Рассеянный образ жизни, который я начал после производства в офицеры, должен быть введен в определенные рамки. Жить я должен скромно, кое-что откладывать из содержания (я получал 48 рублей в месяц), жить по средствам.
О моей будущей служебной карьере задумываться не приходилось. Здесь вопрос ясен. Вырисовывались две перспективы. Если я ограничусь тем, чего достиг, и учиться не буду, а поплыву по житейскому течению, то останусь заурядным армейским офицером с весьма ограниченной будущностью, без карьеры. Если я буду учиться, готовиться в академию и если я окончу ее, то будущее улыбается широко-широко. Я крепко остановился на последнем решении, тем более что это отвечало моим давнишним мечтаниям. Попасть в академию, получить высшее образование, почувствовать под ногами твердую почву на широком служебном поприще — это составляло конечную цель моих устремлений»{17}.
В своих воспоминаниях Иоаким Иоакимович подробно рассказывает о том, как он готовился к поступлению в Академию Генерального штаба: «Итак, решено снова засесть за книги. Серьезное отношение к службе и серьезное отношение к подготовке в академию! Я начал с иностранных языков и математики. Особенно много трудиться приходилось над французским языком, которого я совершенно не знал. Главным руководством служил самоучитель Туссена и Лангеншейдта. Много пришлось заниматься литературой, прочитал всех классиков — русских и иностранных. Необходимо было следить за политической жизнью современных государств и за внутренней политикой России. Чтобы в этом отношении постоянно накапливать знания и расширять кругозор, я абонировал лучшие политические газеты — русские, немецкие и французские.
Я читал газеты всех направлений, начиная от крайне правых и кончая левыми органами печати. Последние в виде заграничных изданий я получал от знакомых студентов. Вскоре я стал серьезно разбираться в целях, преследуемых различными политическими партиями. Но программная сторона партий для меня все-таки оставалась «терра инкогнита», существенный смысл которой надо было научиться усваивать. Я почувствовал склонность левым политическим течениям, что в свою очередь побудило меня заняться изучением социологии.