Вацетис - Главком Республики
Шрифт:
ЗАГОВОР В ПОЛЕВОМ ШТАБЕ
При поисках «врагов и предателей революции» в годы Гражданской войны чекисты-особисты посягали даже на первых лиц в военной иерархии. Как это случилось в отношении к И.И. Вацетису — Главнокомандующему всеми вооруженными силами Республики, человеку, облеченного доверием лидера РКП(б) и председателя Совета народных комиссаров (правительства страны), а также председателя Реввоенсовета Республики, Народного комиссара по военным и морским делам Л.Д. Троцкого. Из приведенных выше материалов видно, как много Иоаким Иоакимович Вацетис,
Весной и летом 1919 г. И.И. Вацетис почувствовал, что вокруг него разворачивается какая-то непонятная закулисная возня. Напрямую ему об этом никто не говорил, но по некоторым косвенным признакам Иоаким Иоакимович понял, что прежнего доверия к нему со стороны властных партийных и советских органов уже нет. Он продолжал исполнять обязанности Главкома, однако былой душевной комфортности не было, его оптимизма заметно поубавилось. К тому же начальником Полевого штаба РВСР в двадцатых числах июня 1919 г. был назначен старый недруг Вацетиса — М.Д. Бонч-Бруевич, что не предвещало спокойной жизни.
Обратимся к воспоминаниям генерал-лейтенанта в отставке М.Д. Бонч-Бруевича (родного брата В.Д. Бонч-Бруевича — управделами Совнаркома, доверенного лица В.И. Ленина. — Н. Ч.). «16 июня 1919 года ко мне на квартиру неожиданно приехал секретарь Склянского (заместителя Л.Д. Троцкого. — Н.Ч.) и потребовал, чтобы я вместе с ним немедленно отправился к народному комиссару (Л.Д. Троцкому. — Н.Ч.).
Явившись, как было приказано, я узнал от Склянского, что Центральный Комитет большевиков выдвинул меня на должность начальника Полевого штаба, почему я должен выехать в Серпухов и незамедлительно вступить в должность.
Назначение это явилось для меня полной неожиданностью. Уразуметь, чем это вызвано, я не мог. Ничего не ответил на мои недоуменные вопросы и Склянский, и единственное, чего я добился от него, было разрешение отсрочить выезд в Серпухов на сутки. Этой отсрочкой рассчитывал воспользоваться, чтобы выяснить мотивы, по которым был снова призван в армию.
Из разговоров с моим братом и другими близкими к правительству лицами, я понял, что Вацетис подозревается в чем-то нехорошем — в чем именно, никто не знал. кое-какие предположения на этот счет были и у Склянского, но говорил он глухо и невнятно, то ли не доверяя мне, то ли ничего толком не зная.
Единственное предположение относительно себя, которое я мог сделать, сводилось к тому, что мои частые разговоры о военных делах с братом, а тем более памятки и докладные записки заинтересовали Ленина. Может быть, Владимиру Ильичу показалась заслуживающей внимания и докладная записка, в которой я настаивал на необходимости воссоздать Генеральный штаб, хотя бы и под другим названием, и предлагал давно выношенный план упорядочения высшего командования.
Позже выяснилось, что предположения мои были правильны — памятки и докладные записки навели Владимира Ильича на мысль вернуть меня в Красную Армию, и он поставил вопрос обо мне в Центральном комитете партии.
Разговаривая со Склянским, я ничего этого не знал. После попытки Склянского
Смущало меня и то, что Склянский не мог точно сказать — начальником какого штаба я назначаюсь: штаба ли главнокомандующего или Полевого штаба Реввоенсовета Республики. В первом случае я оказывался в подчинении Вацетиса; во втором — моим начальником являлся председатель Реввоенсовета Республики или его заместитель.
Идти к Вацетису в подчинение я решительно не хотел. Я не ладил с ним, ни будучи начальником штаба Ставки, ни сделавшись военным руководителем Высшего военного совета. К тому же я был значительно старше его по службе (по возрасту М.Д. Бонч-Бруевич был старше И.И. Вацетиса всего лишь на три года. — Н.Ч.). В то время, когда в чине полковника преподавал тактику в Академии Генерального штаба, поручик Вацетис (Бонч-Бруевич ошибается — И.И. Вацетис в то время имел чин штабс-капитана. — Н.Ч.) был только слушателем, и притом малоуспевающим. Позже, уже во время войны, мы соприкоснулись на Северном фронте, и разница в нашем положении оказалась еще более ощутимой: я, как начальник штаба фронта, пользовался правами командующего армией, Вацетис же командовал батальоном и в самом конце войны — одним из пехотных полков.
Мой служебный опыт настойчиво говорил мне, что на высших постах в армии во избежание неизбежных в таких случаях трений никогда не следует становиться под начало младшего, менее опытного по службе начальника.
Неясность положения, в которое я попадал в связи с новым назначением, угнетала меня, и я, рискуя оказаться бесцеремонным, попытался встретиться с Лениным. Владимир Ильич был настолько занят, что принять меня не смог. Но тут же через моего брата передал, чтобы я незамедлительно ехал в Серпухов и там вел дело независимо от Вацетиса, ибо назначен не к нему, а начальником штаба Реввоенсовета Республики.
На следующее утро я получил и подтвердившие слова Ленина предписание.
«Революционный Военный совет Республики, — с радостью прочел я, — с получением сего предлагает вам безотлагательно вступить в должность начальника Полевого штаба Революционного Военного совета Республики. Об исполнении донести».
В час дня в автомобиле Полевого штаба в сопровождении начальника связи Реввоенсовета Медведева я выехал в Серпухов и быстро добрался до него. Никого из членов Революционного Военного совета в городе я не застал. Все они разъезжали по фронтам, причем каждый (а их было более десяти человек) отдавал распоряжения и приказы, не согласовывая их с другими членами Реввоенсовета.
На следующий день с утра я отправился к Вацетису Главнокомандующий жил в комфортабельном особняке местного фабриканта. Аляповатая роскошь, которой окружил себя в Серпухове Вацетис, не понравилась мне. Даже царскому генералу не приличествовало на войне изображать из себя этакого изнеженного барина, а уж пролетарскому полководцу подавно… Не понравилось мне и окружение главкома: заменившие прежних адъютантов многочисленные «порученцы», такие же верткие и нагловатые, как и их предшественники; откормленные вестовые с тупыми лицами былых денщиков и чуть ли не в нитяных перчатках на огромных руках; купеческая роскошь гостиной, превращенной в приемную главкома; подозрительное обилие пустых бутылок в прихожей — словом, весь тот непривлекательный антураж, который был свойствен дореволюционному военному начальству из интендантов.