Вагнер
Шрифт:
В дальнейшем пропасть между ними только расширялась. При этом вина за разрыв лежит не на одном Вагнере с его эгоцентризмом и тиранией. Ницше мало чем отличался от старшего друга. В своих сочинениях и письмах Ницше, как и Вагнер, предстает сплошь состоящим из противоречий и сводит личные счеты, доводя собственные обиды до общечеловеческих масштабов.
Так, например, по поводу «Парсифаля», окончательно поставившего крест на отношениях Вагнера и Ницше (лично они не встречались с ноября 1876 года), последний писал художнику и писателю Рейнгарду фон Зейдлицу ( Seydlitz) 4 января 1878 года, после получения фрагментов партитуры и недавно вышедшей из печати поэмы: «Вчера ко мне прибыл присланный Вагнером „Парсифаль“. Впечатление от первого прочтения: скорее Лист, чем Вагнер, дух контрреформации. Для меня, слишком привыкшего к греческому, человечески всеобщему (вспомним, что именно такими рисовались идеалы искусства будущего и самому Вагнеру, в частности в его „Искусстве и революции“. — М. З.),всё это чересчур ограничено христианской эпохой; психология сугубо фантастическая; никакой плоти и чересчур много крови (в особенности во время причастия чрезмерная, на мой вкус, наблюдается полнокровность); кроме того, я не люблю истеричных баб… Однако ситуации и их последовательность — разве это не высочайшая поэзия? Разве это не последний вызов
480
Письма Фридриха Ницше. С. 144–145.
481
Там же. С. 266.
Сам композитор относился к инициированному явно не им разрыву с другом как к чему-то неизбежному и в то же время трагическому. Он не держал на Ницше зла и, в отличие от него, старался самоустраниться и не усугублять ссору выяснением отношений. Горьким сожалением веет от его высказываний всякий раз, как он обращается воспоминаниями к счастливым дням общения с прошлым единомышленником. 24 мая 1878 года, когда разрыв был уже налицо, Вагнер писал теологу, профессору Базельского университета Францу Овербеку: «Из немногих строк Вашего письма я заключаю, что наш старый друг Ницше избегает встреч и с Вами. Нет сомнения, что в нем произошли какие-то очень особенные перемены, но кто и прежде следил за его психическими конвульсиями, не может не понять, что роковая катастрофа наступила не неожиданно. Сохраняю к нему чувство неизменной дружбы» [482] . 19 октября 1879 года в письме тому же Овербеку, преданному другу Ницше, принимавшему в нем живейшее участие в период его болезни, Вагнер еще более откровенен: «Верьте, что Ваше дружеское письмо ко дню моего рождения произвело на меня глубоко ободряющее впечатление. Я всё время чувствовал потребность написать Вам об этом. Но то, что я лишь теперь — так поздно! — привожу в исполнение мое желание, объясняется, главным образом, — скажу открыто! — мыслью о Ницше. Разве возможно забыть друга, которого судьба насильно разлучила с нами? Я чувствовал, что при сближении со мною Ницше охватывала какая-то душевная тревога. Мне казалось чудом, что при этой конвульсии в нем горело такое светлое, нежное пламя, приводившее всех в изумление. И по роковому исходу всего процесса его внутренней жизни с истинным ужасом вижу, как невыносимо угнетала его эта тревога. Должен признать, что о таком огромном явлении психологического характера нельзя судить с точки зрения морали; остается молчать, не выражая ничем потрясенной души. Но меня очень огорчает, что я лишен возможности проявить по отношению к нему какое-либо участие. Не будет ли с моей стороны нескромностью, если сердечно попрошу Вас сообщить мне некоторые сведения о нашем друге? К Вам именно я обращаюсь с этой просьбой» [483] . Можно сказать, что на фоне яростных нападок Ницше Вагнер явно выделяется в лучшую сторону, если вообще позволительно сравнивать поведение здорового человека и, мягко говоря, психически неуравновешенного.
482
Вагнер Р.Моя жизнь: Мемуары. Письма. Дневники. Обращение к друзьям. Т. 4. С. 514.
483
Там же. С. 515.
Лучше всего причины разрыва с Вагнером сам Ницше, узнавший о смерти композитора, раскрыл в письме их обшей приятельнице, писательнице Амалии Мальвиде фон Мейзенбург ( Meysenburg) от 21 февраля 1883 года: «Смерть Вагнера глубоко затронула меня… и я до сих пор не оправился еще от полученного известия. И тем не менее я думаю, что это событие окажется для меня облегчением. Тяжело, очень тяжело на протяжении шести лет быть противником тому, кого прежде любил и почитал так, как я любил Вагнера, и притом, будучи противником, обрекать себя на молчание — из почтения, которого этот человек заслуживает в целом.Вагнер — скажу Вам прямо — нанес мне смертельнуюобиду; его медленный отход и откат к христианству и церкви я воспринял как нанесенное мне личное оскорбление; и поскольку прежде я преклонялся перед тем, кто оказался способен на такойшаг, запятнанными показались мне вся моя юность и ее идеалы» [484] .
484
Письма Фридриха Ницше. С. 201.
Пожалуй, в этом письме Ницше наиболее откровенен. Причины его вражды к Вагнеру становятся понятны. Можно было бы предположить, что со временем боль «смертельной обиды» утихнет. Однако спустя всего несколько лет, несмотря на то что Вагнера уже не было в живых, у его бывшего друга происходит новое обострение старой вражды. В письме Ницше, отправленном в середине марта 1885 года своей сестре Элизабет, в замужестве Фёрстер (F"orster),есть следующие строки: «Не забудь, что таких существ, как Рихард Вагнер или А. Шопенгауэр, я в той же мере презираю, сколь и соболезную им, и что основателя христианства я нахожу поверхностным в сравнении со мной. Я любил их всех, покуда не понял, что такое человек» [485] . Ницше вновь откровенен. Но какова эта откровенность!
485
Там же. С. 231.
Почти одновременно Ницше писал 26 марта 1885 года Мальвиде фон Мейзенбург: «Что касается музыки: то прошлой осенью я сознательно и с любопытством поставил опыт, чтобы узнать, как я теперьотношусь к музыке Р. Вагнера. Как же мне претит эта пасмурная, душная и, прежде всего, лицедейская и претенциозная музыка! Настолько же, насколько… еще тысяча других вещей, к примеру философия
Однажды почувствовав себя оскорбленным, Ницше поступил точно так же, как поступал со своими обидчиками и Вагнер: он не только не простил, но начал самым яростным образом мстить, полностью отвергая всё то, что еще совсем недавно превозносил. Мы уже говорили, что Вагнера трудно считать объективным по отношению к собратьям по искусству. Стоило ему вступить с кем-нибудь из них в личный конфликт — иногда даже созданный лишь его воображением, — как и само творчество обидчика объявлялось Вагнером «вне закона». То же произошло и с Ницше. Кумир не просто был свергнут с пьедестала — вся религия этого божества в один миг перешла в разряд дьявольской. Серьезно относиться к страницам «позднего» Ницше, посвященным Вагнеру, будет столь же ошибочным, как безоговорочно воспринимать вагнеровские высказывания по отношению, например, к Мендельсону или Брамсу. В доказательство последнего утверждения можно привести признание самого Ницше, сделанное в письме композитору и музыкальному критику Карлу Фуксу от 27 декабря 1888 года: «…Сперва должен появиться „Ницше контра Вагнер“, если всё удастся, то еще и на французском. Проблема нашего антагонизма затронута здесь так глубоко, что, по сути, и вопрос Вагнера также закрыт. Одна страничка „музыки“ о музыке в названном произведении — возможно, самое странное, что написано мной… то, что я говорю о Бизе, Вам не стоит принимать всерьез; на самом деле я мог бы и вовсе не брать Бизе в расчет. Но в качестве иронической антитезы Вагнеру он более чем уместен; было бы редкостной безвкусицей, если бы я в пику Вагнеру превозносил, скажем, Бетховена. Ко всему прочему Вагнер безумно завидовал Бизе» [487] . В произведении «Казус Вагнер» (Der fall Wagner), вышедшем в свет в сентябре 1888 года, Ницше действительно нарочито эмоционально противопоставляет Вагнеру Бизе; при этом создается впечатление, что автор говорит как раз всерьез.Последнее же утверждение Ницше о том, что Вагнер завидовал Бизе, никак не соответствует истине.
486
Там же. С. 234.
487
Там же. С. 357.
Пожалуй, здесь можно поставить точку в перипетиях ницшеанско-вагнеровских противоречий. И лучше всего это сделала в свое время сама Мальвида фон Мейзенбург, когда написала Ницше в октябре 1888 года: «Я придерживаюсь мнения, что со старой любовью, даже если она погасла, нельзя обходиться так, как Вы обходитесь с Вагнером. Этим наносишь обиду самому себе — ведь прежде Вы всецело любили и предметом этой любви был вовсе не фантом, а безусловная и цельная реальность. Такое выражение, как „паяц“, применительно к Вагнеру и Листу совершенно отвратительно» [488] .
488
Там же. С. 337.
Но пора вернуться к событиям жизни Вагнера. Спокойные дни в Трибшене к лету 1869 года были нарушены волнениями, связанными с непременным желанием короля Баварии поставить первую часть тетралогии «Кольцо нибелунга» — «Золото Рейна» — в Мюнхене. Вагнер был категорически против того, чтобы опера была поставлена отдельно от всего цикла. Но Людвиг И, которому Вагнер в свое время продал права на свое произведение, настаивал на постановке и не собирался ждать неопределенное время. Ведь тетралогия к тому времени еще не была закончена (Вагнер лишь начал работу над «Сумерками богов»), да и постановка всего «Кольца» в условиях Мюнхенского придворного театра была невозможна.
Конфликт с королем обострился в связи с тем, что из солидарности с композитором его друг дирижер Ганс Рихтер (Richter)и исполнитель партии Вотана Франц Бетц (Betz)отказались от участия в спектакле. Репетиции были приостановлены, но лишь на время. Людвиг не отступился от своего желания и теперь был настроен решительно против «Вагнера и его сообщников». В свою очередь Вагнер послал письмо с угрозами новому дирижеру Францу Кельнеру (W"ullner):«Руки прочь от моей партитуры! Это я вам советую, господин; иначе убирайтесь к черту!» [489]
489
Цит. по: Bauer J.Я. Ор. cit. S. 59.
Но против желания монарха композитор оказался бессилен. Несмотря на демонстративную отстраненность Вагнера от подготовки спектакля, премьера «Золота Рейна» под управлением Вюльнера состоялась 22 сентября 1869 года и была встречена бурными овациями. Однако успех не принес автору никакого удовлетворения. На спектакль он не приехал и лишь с удвоенной силой взялся за разработку «Сумерек богов».
На этой мюнхенской премьере впервые услышал вагнеровскую музыку молодой человек русско-немецкого происхождения, Павел Васильевич Жуковский. Он родился во Франкфурте-на-Майне и был сыном знаменитого русского поэта Василия Андреевича Жуковского и Елизаветы фон Рейтерн, дочери немецкого художника Герхарда фон Рейтерна. Юноша пошел по стопам немецкого деда и стал художником; систематического художественного образования он так и не получил, зато брал уроки живописи у знаменитого Франца фон Ленбаха, автора портрета Вагнера, по словам самого композитора, наиболее похожего на оригинал. Впоследствии Павел Жуковский стал одним из самых близких друзей Вагнера в последние годы его жизни.
Новый скандал с королем разразился весной 1870 года. Теперь Людвиг II объявил о постановке «Валькирии». Вагнер неоднократно недвусмысленно выражал свое мнение: тетралогия должна ставиться только целиком, и никак иначе! На этот раз, видя свою беспомощность, он уже был согласен на компромисс: «Валькирия» может быть поставлена частным образом, лишь для одного короля, как уже бывало с другими произведениями, и не только вагнеровскими. Но Людвиг оказался неумолим и настоял на публичной премьере в Мюнхенском придворном театре. Возможно, такая настойчивость по отношению к вагнеровским творениям была продиктована его всё еще не удовлетворенным желанием сделать из Баварии «страну музыкантов». Тогда Вагнер, смирившись с неизбежным, предложил собственные услуги в качестве дирижера. Но Людвиг не разрешил ему даже этого, мотивируя свой отказ тем, что связь композитора с Козимой до сих пор не узаконена и его приезд в Мюнхен может негативно сказаться на отношении публики к спектаклю. И это, заметим, после того, как предыдущие вагнеровские постановки прошли успешно: мюнхенская публика стоя приветствовала автора после премьеры «Нюрнбергских мейстерзингеров», и никто даже не вспомнил о скандале пятилетней давности. Предлог был явно надуманный.