Вагрия. Варяги Руси Яра: очерк деполитизированной историографии
Шрифт:
«Песнь о нибелунгах». Одной из вершин немецкой поэзии является «Песнь о нибелунгах». Возникнув около 1200 г., она тем не менее относится к гораздо более отдаленному прошлому, к эпохе Великого переселения народов. Под нибелунгами понимались обладатели сказочного сокровища, сыны тумана (по-немецки «Nebel»), духи земли. Это золото приносит несчастье каждому его обладателю, но это не останавливает претендентов на него. Когда оба сына короля нибелунгов просят героя Зигфрида разделить золото между ними, он с помощью своего меча Бальмунга хладнокровно убивает их и становится обладателем как сокровища, так и шапки-невидимки. Несмотря на предпринятые им меры предосторожности, заключавшиеся в том, что он обретал непробиваемую кожу после купания
«Песнь о нибелунгах» написана особой полустрокой с тремя ударениями, тогда как в последней полустроке имеется четыре ударения. Например (в современном звучании):
Jenseits des weiten Meeres sass eine K"onigin
ber"uhmt wie sie war keine weit durch die Lande hin.
Sie war von hoher Sch"onheit unb"andig ihre Kraft;
sie schloss mit k"uhnem Recken um Minne mit des Speeres Schlacht.
Как видим, строки рифмуются (AABB).
Что же тут тюркского? «С кипчаками связана и “Песнь о нибелунгах”, так звали воинов, на гербе которых был дракон (на древнетюркском языке “нив” – “богатырь”, “лунг” – “дракон”). Потрясающее сходство, но о нем громко не говорят, хотя сюжет связан с гуннами, бургундами, готами, Аттилой. Пример этой песни интересен даже не сюжетом. Иным.
К XII в. смысл бесшабашных поступков героев поэмы был непонятен читателям, которые давно отошли от тюркских корней и стали европейцами. Они жили в другой жизни, с другой культурой, поэтому старинный текст с неслыханно героическим и даже ужасным поведением богатырей казался “выходящим за пределы всякой разумности”. Но непонимание, как ни странно, лишь выше поднимало нибелунгов в глазах европейцев до небесных высот, делало их национальными героями, потому что в нибелунгах иные видели свое “абсолютное прошлое”.
К сожалению, в среде ученых не принято связывать “абсолютное прошлое” Запада с Алтаем. Причина – идеологическая» [4, с. 196].
Полностью с утверждениями Мурада Аджи я бы не согласился. Хотя основа «Песни о нибелунгах» действительно могла относиться к эпохе Великого переселения народов и быть составленной на тюркском языке, однако в XII в. она была создана на немецком языке и в рыцарском немецком обществе. Это была не только другая эпоха – это был уже другой народ. Иными словами, преемственность между тюрками и германцами, видимо, была, но трактовка сюжета уже оказалась совершенно иной.
«Беовулф». Об этом произведении английского народного творчества Мурад Аджи не говорит ничего. Однако и здесь имеются некоторые намеки на тюркские имена. Так, можно вспомнить имя главного героя – антропоним Беовулф. Таково имя героя наиболее раннего литературного мифа англов. Но слово «вулф» означает ВОЛК, тогда как первая часть имени, скорее всего, означает БОЕЦ. Но названия, связанные с волком, характерны именно для тюрок. Так, в XX в. существовала турецкая националистическая организация «Серые волки».
Книги – с Алтая? Если тюрки столь богаты устным народным творчеством, то у них, вероятно, существовали и книги. На эту сторону опять-таки указывает Мурад Аджи: «Напомним, потому что мало кто теперь знает, что бумагу во II в. изобрели тюрки, жившие в Чуйской долине на реке Талас (Таласу). Не китайцы! Ее назвали “кагит”. “Книга” (кинга) тоже от тюрков, означает “в свитке”. Со свитков начинались книги, самые древние, известные со времен Ахеменидов. Футляр для свитка назывался по-тюркски “сандук”… Можно продолжать и продолжать, пересказывая восточных средневековых авторов, но книжное дело идет с Алтая, о чем говорит не только бумага, но и оформление древних Коранов. Не заметить их “алтайские” орнаменты просто нельзя. Равно как и то, что каждую новую мысль или строчку текста полагалось писать красными чернилами, отсюда “красная строка”.
Тюркский мир был книжной страной, там ценилась книга. Древний эпос Алтая знал “черную книгу”, “большую книгу”, “золотую книгу”, “книгу в золотой обложке”, “книгу в серебряной обложке”, “Книгу в виде бумажного свитка” и др.» [4, с. 492]. Обращаю внимание читателя на то, что все эти сведения идут не из тюркских библиотек и даже не из музеев, где археологи нашли хотя бы клочки этих книг, а из эпоса. Поэтому и сведения о них я помещаю в разделе об эпосе.
Вместе с тем возникает вопрос: что такое «книга в золотой обложке»? Свиток в золотом сундуке? Но тогда почему не сказать прямо: свиток в золотом футляре? А если имеется в виду обложка, то книга уже выглядела не как свиток, а как кодекс. Но в таком случае ничто нам не говорит о том, что книга в виде кодекса возникла на Алтае раньше, чем в Европе. Поэтому совершенно не обязательно, что книжная традиция Алтая была воспроизведена в Европе.
А что значит «книга в виде бумажного свитка»? Бывали, следовательно, свитки и из других материалов? Но об этом Мурад Аджи ничего не говорит. Поэтому к его сведениям следует относиться с некоторой осторожностью.
«Из “черной книги”, например, черпали знания о горах и реках. Возможно, то был атлас или путеводитель. “Золотая книга” наставляла в искусстве боя, ее, как и “черную книгу”, полагалось назубок знать богатырям. Она включала не только правила боя, но и кодекс чести. “Книга в серебряной обложке” рассказывала о рецептах, правилах питания, постах и диетах» [4, с. 492]. Не сомневаюсь, что подобные книги существовали. Однако в сообщении Мурада Аджи не упоминаются ни исторические сочинения, ни авторская проза или поэзия. В таком случае книжная культура тюрков к моменту Великого переселения народов не превосходила культуру Запада, а в общем-то отставала от нее. Вопреки пафосу современного исследователя.
Саги – тюркские повествования? Да, именно на этом настаивает Мурад Аджи: «Действительно, откуда в лесной Скандинавии в V в. вдруг появились степные животные – кони? А ханы-правители?
Здесь явно повторяется история Персии, Кавказа и других регионов, куда приглашали царский тюркский род на правление. Возможно, так было и здесь, на Севере. К сожалению, неясны иные подробности, многое еще не прочитано. Что-то говорит в пользу этой гипотезы, доводов “за” явно больше. Саги открывают прошлое лишь внимательным, их надо уметь читать – читать по правилам Алтая. Иначе никогда не понять, что слово “сага” – тюркское, очень древнее – “савга” (рассказывай историю, повествуй). Например, сага о Виланде рисует жизнь кузнеца-мастера – чисто тюркский быт. Высвечивается масса этнографических деталей и мелочей, придумать которые невозможно, даже то, что “связывает” Виланда с Чингисханом: тот и другой из черепа врага сделали чашу для вина. Древний алтайский обычай, о котором знали лишь избранные. И в саге о Сигурде (Зигфриде) приметы тюркской символики, особенно интересны сведения о богатырях “нибелунгах”… Страница за страницей саги описывают быт, в котором царствовали тюрки» [4, с. 302–303].
Конечно, степные животные не могли сами по себе появиться в Скандинавии, их туда завезли, но завезли люди, привыкшие к обращению с ними. Так что появление тюркских коневодов кажется вполне закономерным. Возможно также, что тюркское повелительное наклонение «сагва» передалось в немецком императиве sage – «говори, рассказывай». Слова действительно близки и фонетически, и семантически. И если в предыдущем разделе нас интересовали имена существительные, то в данном случае мы имеем дело с первым глаголом, что весьма интересно.