Вахта 'Арамиса', или Небесная любовь Памелы Пинкстоун
Шрифт:
Защелкали тумблеры короткого фона: кухня, коридор, кладовая, салон... Пусто. Симона вскочила. Последние кнопки, судорожные вспышки контрольных лампочек: кибернетическая - ванная - шлюзовая -а библиотека, - всё.
И - каюта начальника станции.
– Паша...
– выдохнула Симона, словно всю станцию она сейчас обежала бегом.
– Это я разрешила, - каким-то деревянным, безжизненным голосом произнесла Ираида Васильевна.
Симона сунула босые ноги в туфли, вылетела в коридор и ворвалась в каюту своего начальника:
– Пашка что - у него?
Ираида Васильевна, прямая как палка и застегнутая на все пуговицы,
– Час тому назад Паола Пинкстоун попросила разрешения вместе с капитаном 0'Брайном осмотреть "Бригантину".
Симона села на ее аккуратно застеленную постель:
– Какого черта?
– Симона, - отчеканила Ираида Васильевна, и Симоне стало до отчаянья ясно, что ничему уже не помочь, и вовсе не потому, что в Пространстве приказы начальника не обсуждаются (именно за этим она сейчас и прибежала), но уходит время, и вместе с ним- возможность вытащить эту дурочку из всей этой помойки, - как начальник станции, я несу ответственность перед Комитетом космоса...
– Ай, да при чем здесь Комитет!
– Симона запустила пальцы в волосы; потом откинула их, чтоб не мешали смотреть, и тихо, глядя в упор в раскосые, как у Митьки, глаза, спросила: - Послушайте, а вы вообще разбираетесь в мужчинах?
Ираида Васильевна побледнела до желтизны.
– Нет, - сказала она, - ну и что же?
– А вы можете мне поверить, что это - всего лишь забава, случайная ночь на станции, эдакая перчинка после президентских дочек и грудастых фонозвезд.
– Да, - сказала Ираида Васильевна, - ну и что же?
Тут даже Симона оторопела.
– Пусть вы опытнее меня, - продолжала Ираида Васильевна, -.охотно вам верю (Симона тихонько вздохнула - о том, что было до Николая Агеева, по всему Пространству мифы ходили, один только Колька их не слушал). Пусть вы даже не ошиблись. Ну и что же? Пусть - забава, случайная . ночь, перчинка и все прочее, - и все-таки это может стать для нее счастьем на всю жизнь. Чудес не бывает, Симона, и капитан этот, баловень, никогда не поймет, что за невзрачной рожицей - человек. Не без глаз я, вижу, что не пара они. Ну и что же? Уйдет. Бросит. Забудет. Но для нее-то - на всю жизнь, да так, чтобы каждую ночь вспоминать, и молиться - как сейчас она богу молится. Старому богу, маминому да бабкиному. Потому что нет счастья горше и священнее, чем счастье памяти. Только откуда вам про такое счастье знать? У вас-то оно всегда при себе.. А если и бедою обернется для нее эта ночь - все равно это будет ЕЕ горе. И чем бы это ни было - все равно для нее это слишком большое, чтобы чужими руками заслонять...
Симона поднялась, пошла к иллюминатору. "Это я-то не знаю, что такое счастье памяти?" - и задохнулась вдруг, потому что так вот иногда не хватало его, как в миг смерти не хватает жизни.
Было слышно, как Ираида Васильевна тяжело опустилась на стул.
– Паша - девка взрослая, - сказала она уже другим голосом.
– Не Митя же, в самом деле. А вообще странно, что не вы мне, а я вам все это говорю. Вроде бы вы должны были взять Пашу за руку да к капитану ее свести - люби, мол, покуда любится... Вы уж простите меня, Симона, только странно мне как-то, что на любовь-то вы только для себя щедрая.
Симона повернулась и вихрем вылетела в коридор. Сзади, в аккуратной маленькой каюте Ираиды Васильевны, что-то валилось и рушилось.
– Ты знаешь?..
– спросила Ада.
Симона
– У них там три кибера, не успели еще вывести.
Все на контроле приборов. С передачей в центральную. 0'Брайн включил только регенератор воздуха.
– Естественно, - сказала Симона.
Некоторое время обе они молчали, невольно прислушиваясь, словно из планетолета могли донестись какие-нибудь звуки.
– Знаешь; я много раз думала, - продолжала Ада (эти ночные бдения в центральной удивительно располагали к неторопливым беседам), - когда наша Ираида решится хоть на какой-нибудь самостоятельный шаг, на вершок выходящий за рамки инструкций. Но уж никогда не предполагала, что это может случиться по такому поводу.
– А что?
– устало возразила Симона.
– Все правильно. Хороший повод счастье человеческое. А ты еще не думала, почему именно она - начальник нашей станции? Именно поэтому. Потому, что она всех нас человечнее. И спокойнее. Дай нам с тобой волю - мы бы эту несчастную "Бригантину" по винтикам разнесли. А потом неизвестно кто платил бы штраф в пользу этого Себастьяна Неро. Потому что нет ничего. Это нам только хочется всяких там чудес. Приключениев.
– А ты устала, - спокойно заметила Ада.
– Ничего не устала, - фыркнула Симона.
– Просто она права. Плевать надо на все инструкции и заботиться об одном - как даже самую маленькую, самую ненужненькую любовь вынянчить, вылизать, отогреть. Как слепого звереныша. И потом только любоваться, как она вырастает в могучее, прекрасное чудище.
– Чудо или чудовище?
– скептически ухмыльнулась Ада.
– Чудище. Невероятное и каждый раз - доселе невиданное.
– Ерунда, - решительно заявила Ада, - вот меня занимает один вопрос: почему из пассажирского отсека в тамбурную сделан узенький люк-ровно на одного человека, а из тамбурной в грузовой отсек - широченный, как раз такой, что целый контейнер пролезет?
– Заскоки конструкторской мысли, - махнула рукой Симона и потянула к себе план расположения контейнеров в грузовом отсеке.
Над этим планом, накануне уже изученным вдоль и поперек, они и просидели до утра, до пяти часов, когда дверь в центральную неожиданно откатилась и на пороге появилась Паола. Она вошла и остановилась, потому что. не ожидала встретить никого, да и не могла ожидать просто потому, что не помнила ни о чем, и шла, как пьяная, шла тихонечко-тихонечко, словно то, что было, еще лежало на ее руках и губах, и это надо было не стряхнуть, уберечь... И когда увидела Симону и Аду - вдруг не расплылась, как должна была бы, в своей детской улыбке, а посмотрела на них спокойно и чуть-чуть горделиво, как равная на равных.
Все молчали, и вдруг Ада, может быть немного ошалевшая после второй бессонной ночи, спросила:
– Ну и что?
Паола некоторое время молчала, видимо соображая, о чем ее спросили, потом ответила - опять очень спокойно, без улыбки:
– Вполне современный корабль. Душно только.
– И вышла, бесшумно притворив дверь.
– Ты что, обалдела?
– спросила Симона.
– Обалдеешь, - ответила Ада.
– Двести восемьдесят. Почти три сотни титанировых бегемотов.
– Вот именно, - задумчиво проговорила Симона, - почти три сотни. Почти. На "Первую Козырева" их будут перегружать прямо на американских "муравьев", и кто заметит, если их вдруг окажется двести восемьдесят один...