Вахта 'Арамиса', или Небесная любовь Памелы Пинкстоун
Шрифт:
Никто не обращал на нас внимания. В дымной сумятице мятущихся огней наши трусики и майки ни у кого не вызывали недоумения. Феликс, предусмотрительно захвативший с собой знаменитый биоквантовый манипулятор, шел впереди. На него налетел один из этих полуголых и, выбросив руку вперед, прокричал что-то гортанным голосом. Там, куда он показывал, виднелась покосившаяся дверь. Мы осторожно вошли в нее.
Неуклюжие колонны беспорядочно торчали по всему залу. А возле них прямо на полу полулежали люди, Тупые горбоносые рожи истекали жиром; иссиня-черные, завитые мелким бесом
Мы присели на корточки у стены. Шагах в двадцати от нас, на возвышении, возлежал пожилой человек.
У него было откормленное, в лиловых жилочках лицо, и черные волосы, убранные мелкими белыми цветочками. Он то и дело бросал еду и хватался за сердце, отчего на белой его одежде оставались сальные пятна. "По роже видно, что предынфарктное состояние", заключил Феликс, и Поль прыснул. "Дураки, - сказала я, - его пожалеть надо. Ему бы сейчас морковную котлетку и капустный салат. А он вон как обжирается".
Мальчишки посмотрели на предынфарктного царя и тоже пожалели его. Но тут в зал ворвались полуголые девчонки лет так по десяти, и начали такое вытворять...
"Пошли отсюда, - сказал Феликс.
– Какой-нибудь великий царь, а вон чем занимается. А самого внизу обкрадывают".-"Кто?" - удивился Поль. "А ты что думаешь, те трое - что, в двенадцать камушков играют? Они крадут. И делят".
"А ведь нехорошо, - сказала я.
– Мы знаем - значит, вроде бы покрываем. Надо сказать этому дураку. Или написать на стенке - манипулятор есть, люминесцентный мелок - тоже".
Симона замолчала. Все слушали, как маленькие, - раскрыв рты.
– Ну, а остальное вы уже знаете, - закончила она.
– Манипулятор был белый, по форме напоминал человеческую руку, и, когда он стал писать оранжевым мелком светящиеся слова: "Взвешено, сочтено, разделено", - тут-то и был с великим царем инфаркт.
Санти наклонил светлую голову к самому столу, восторженно посмотрел на Симону снизу.
– Мадам, - проникновенно проговорил он, - куда бы вы еще ни полетели возьмите меня с собой. Готов следовать за вами в качестве оруженосца, раба, робота...
– Идет, - Симона тряхнула лохматой гривой, -идет. Только это будет пострашнее... Не боитесь?
– Нет, мадам.
– Молодец, мой мальчик. Но мы пойдем сквозь пояс чудовищной радиации... И все-таки не боитесь?.
– С вами, мадам?
– Правильно. Чего же бояться? Мы просто наденем антирадиационные скафандры, возьмем дезактиватор и... накроем его раструбом бортовой дозиметр. Здорово?
Лицо капитана, застывшее в снисходительно-насмешливой улыбке. Круглеющие от страха глазки Мортусяна. Санти поднял пушистые девичьи ресницы хлоп, хлоп, - пленительно улыбнулся:
– А зачем?
– Это-то я и хочу узнать: зачем?
Казалось, Симона сейчас протянет свою огромную лапу, словно папиросную бумагу прорвет синтерикдон и накроет маленького
И тут вскочила Паола. Ничего не пенимая, но инстинктивно предугадывая надвигающуюся на Дэниела опасность, она бросилась вперед, словно воробьишка, растопырив перышки:
– Ой, не отпускайте мистера Стрейнджера, капитан. Честное слово, это плохо кончится. А если он вам не нужен, то лучше оставьте его здесь, на станции...
Все дружно рассмеялись. Все, кроме Симоны. "Господи, да что же я делаю?
– неожиданно подумала она.
– Что делаем мы с Адой? К чему вся эта мышиная возня с предполагаемой контрабандой, которую мы, наверное, не найдем, потому что ее попросту не существует. А потеряем мы Пашку. Потеряем нашу Пашку. А-нашу ли? Нам казалось, что достаточно прожить вместе несколько лет, как она автоматически станет нашей. А вот вышло - она чужая, и мы для нее - враги. Понимает, что мы что-то затеяли, и готова на все именно на все, на драку,, на предательство, - лишь бы защитить тех, своих. Так что же вы смотрите, Ада, Ира- ида, куда вы смотрите? От нас же уходит человек..."
А Ираида Васильевна с Адой смотрели на Санти. От него действительно трудно было глаза отвести.
– Очень-то нам нужны тут на станции такие - рыжие, - медленно проговорила Симона.
Санти прищурил глаза, поднялся, потянулся - чуть заметно, и все-таки вызывающе неприлично - и, глядя на Симону сверху вниз, ласково сказал:
– Будьте добры, мадам, разрешите мои сомнения: ведь вы во время вашего путешествия думали по-французски или, в лучшем случае, по-русски. Так как же оказалось, что надпись на стене была сделана на арамейском языке?
"Дурак, - подумала Симона, - самоуверенный красавчик. Всем вам наша Пашка совсем не нужна. И всетаки она уходит к вам".
– О черт,-сказала она вслух и резко встала.- И надо же было вам все испортить этим дурацким вопросом. Никуда я вас с собой не возьму.
День третий
НИЧЕГО
Ираида Васильевна быстро вошла в центральную:
– Симона, может быть, вы мне объясните?..
А что объяснять? И как это объяснить - что Пашка, теплый маленький человечек, который умел так незаметно и преданно заботиться обо всех; некрасивый, почти уродливый чертенок - неопытный еще чертенок, застенчивый, - с каждым часом становится все более чужим, и еще немного - и этот процесс отчуждения станет необратимым, потому что в каждом уходе одного человека от другого - иди от других - есть такой предел, после которого возвращение уже невозможно.
– Ираида Васильевна, - устало сказала Симона, - мы имеем основания полагать, что контрольная регистрирующая аппаратура не полностью и не всегда точно записывала процессы, происходящие в кабине корабля.
– Ну, Симона, голубушка, чтобы так говорить, надо действительно иметь веские доказательства.
Симона промолчала. Какие тут к черту веские доказательства - несколько мизерных всплесков на диаграммах да интуитивная уверенность в том, что "Бригантина" - посудина нечистая.