Вахта
Шрифт:
Поэтому я и частил, чтобы выговориться и рассчитывать на отпущение навязчивых идей.
Затем куратор обрывал поток слов, и мы снова принимались за еду, ни на чём больше не заостряя внимания.
Только лишь переход к следующему включению.
– Я заходил в сарай, – сказал он невзначай.
– Да?
– Да. Дров у тебя пока что хватает. Хозяин не преувеличивал: должно хватить на всю зиму.
– Да, дров много. Понапрасну не жгу.
– Андрей.
– Дважды
– Андрей!
– Да?
Смотрел в упор, а я всё увиливал. В такие минуты доказывал себе в мыслях, что он не имеет никаких прав на меня. Что это я делаю одолжение, добровольно пребывая в одиночестве посреди леса. Что стоит захотеть, пошлю всё к чертям и отправлюсь домой на первом же поезде.
– Ты совсем не израсходовал бензина с прошлого раза.
Голос звучал помягче. Куратор уловил перемену в настроении, и отодвинулся чуть назад, давая возможность самому убедиться в его правоте. Прежде чем предпримет новую попытку.
– Да, почти не работал, – ответил я, готовясь обрушиться красноречием, скопленным за часы прогулок.
Не понадобилось. Куратор уже поднял руку, обозначая новый виток разговора.
– Ладно, ничего страшного, ещё успеешь.
Я опешил. Не ожидал такой реакции. Даже совестно, что чуть было не поддался гневу, хотя он того не заслуживал. Желая реабилитироваться, пообещал:
– Не волнуйтесь, я, правда, наверстаю!
Он был сама теплота.
– Андрей, уже не раз говорил, что всё это, – он обвел взглядом бревенчатые стены дома, – затеяно только ради тебя. У меня достаточно времени, чтобы подождать.
Пробрало от накатившего умиления, и я смолк. Он улыбнулся. А следом припечатал:
– Вопрос, есть ли время у тебя?
Вот оно! Закинул крючок и ждёт. Поднялся из-за стола, собрал посуду. У раковины снова повернулся и спросил, якобы переменяя тему:
– А помнишь Еремеева? Я дарил тебе книгу о нём.
Я кивнул. Внутри колыхнулось что-то неприятное. Мне-то казалось, что и не вспомним о книге. А тут вдруг проснулся.
– Он был мне близким другом, – сказал он.
И я вдруг понял, что даже не спрашивал об этом. Кажется, зная заранее, что Еремеев очень важен куратору. Теперь всё сходилось.
– Сказанное в книге – розовый лепет. – Продолжал он. – А я наблюдал всё воочию. Как выхаживал жену без надежды спасти, как отдалялся от сына и скрывался от мира.
Когда рассказывал, его глаза разгорались. Тот самый момент. Защита растворяется в воздухе, и вроде бы виднеется настоящий человек. Но уже в следующий миг забрало опущено, а огонь в глазах утихает, съеживается.
– Всё прожито, а значит, потеряло в осязаемости. Похоже на старую кинохронику. – Теперь смотрит на меня. Ищет что-то. – И вот передо мной ты, и снова вижу всё это вживую. Вот-вот ступишь на его путь. И если не возьмешься за голову, сгинешь.
Сижу на месте, будто ожидаю чего. Следующей фразы, хода. А старик, видно, счёл разговор оконченным; повернулся к раковине и намыливает тарелки. Знаю эту привычку. Когда разговор окончен, он окончен. На сцене опять добрый старик, которого можно расспросить, рассчитывая на поддержку и совет.
Вопрос так и крутится на языке:
– Геннадий Иванович, у вас есть дети?
Плечи старика на мгновение остановились, перестали ходить вверх-вниз над раковиной. Тут же взял себя в руки и продолжил тереть губкой. Слышался скрип перемытых тарелок. Потом всё-таки обернулся.
– Был сын. Погиб совсем молодым. – Лицо – мраморная маска. – Почему спрашиваешь?
Не ожидал, что и здесь переведёт на меня. Замолчал. А впрочем, можно и поделиться.
– Вспоминал сегодня своего, впервые за долгое время. Испугался, что теперь и не узнает отца.
Куратор только хмыкнул.
– Да уж точно! Если бы сам не знал, кто здесь живет, посчитал бы, что набрел на партизанский блиндаж. – И с улыбкой добавил: – Пользоваться бритвой, кстати, не преступление.
Я потер подбородок. Щетинки захрустели под пальцами, признавая за куратором правоту.
Всё шуточки. Устраняет с запретной территории. Разговоры о семье – табу. Но переводить тему не хотелось.
– Я не совершаю ошибку? – Спросил, заранее зная, что это его расстроит. – Иногда кажется, что должен мчаться в поезде домой, вместо того, чтобы торчать здесь.
Куратор соизволил отвлечься. Похоже, углядел серьезность момента. Закинул полотенце на плечо, подошел ближе. И поставил табурет прямо передо мной.
– Уже проходили это, Андрей. Последний раз, когда ты хотел мчаться, тебя чуть до смерти не забили, как дворнягу.
С каждым сказанным словом куратор больше и больше заводился. Тянулся телом вперёд. Казалось, он вот-вот меня ударит.
– Так что теперь давай-ка по-моему – или никак! Сажусь в уазик и в поселок. А ты уж тут сам. Надумаешь бежать – топай пешком. Только не угоди в медвежью яму. Такого конца даже с моим чувством юмора не переживу.
Оттолкнулся от табуретки и вскочил пружиной. Я ловил каждое движение и потому заметил, как по его лицу расплылась широкая улыбка, которая никак не клеилась со вспышкой гнева.
Окончательно запутал старик. Сорвал с плеча полотенце и с нажимом повесил на крючок. Да так, что чуть его не обломал.
#6
Больше ни слова о делах. Только шутил и сыпал историями.
Сказать по правде, напоминал мне отца. Умением использовать внутренние колебания себе во благо. Опытный борец, он перехватывал энергию и поворачивал в нужном направлении.