Вакаресасея
Шрифт:
– На ногах стоит? – цинично уточнила Катя.
– Ну вроде.
– Вот и отлично. Пьяные девочки в вашей епархии, если не норма, то точно не редкость. Всё, отключаюсь. Ждите, сейчас буду.
Когда Катя подошла к машине, в которой ее должны были ждать девушки, перед ней открылась душещипательная сцена. Опершись спиной об авто, в распахнутой ярко-желтой искусственной шубе Оля курила тонкую женскую сигарету, заправски выпуская вверх кольца дыма. Густой макияж был гротескно размазан по ее лицу. Девушка повернула голову, посмотрела куда-то сквозь Катю в ведомые только ей дали и сказала:
– О, подруга.
Марина, которая стояла рядом, взглянула на Катю большими глазами, мол, я ни при делах, какой кошмар, как она могла так напиться, и деликатно промолчала.
– Бэ фэ? – переспросила Катя.
– А, ясно, в сленге не рубим. Бойфренд, мужик, пацанчик есть?
«Дал, конечно, умненьких. Спасибо, Владис», – подумала Катя.
Она поняла, что действовать надо быстро, жестко и решительно, без сантиментов, крепко взяла пьяную девушку за рукав и легко, но настойчиво потянула в ее сторону:
– Ну-ка, подруга, пойдем поговорим. Сейчас я тебе и про бэ, и про фэ растолкую.
Катя подвела Олю к ближайшему сугробу, загребла горсть снега и смачно влепила ей в лицо.
– Ты че, охренела?! – сразу же завопила та.
Продолжая держать девушку за обснеженное лицо, Катя пояснила:
– Охренела, подруга, здесь только ты. Мы тебе денежки платим, ты подписалась помочь людям хорошим. И что же? Бухая на встречу приходишь, лыка не вяжешь. А?
Катя взяла еще ком снега, который на этот раз пошел за шиворот. Ольгу передернуло, прохладный таящий ком сполз вниз по спине и окончательно привел ее в чувство:
– Да, всё, всё. Отвали. Ща всё будет. Оформим красиво, не кипишуй.
И девушки нестройным рядом направились к бане.
Часть11. Культпоход
В холле музея современного искусства было людно. Виной всему – открытие выставки широко известного художника. Публика собралась разбирающаяся: критики, хипстеры, деятели неопределенного рода. Николай с бокалом брюта перемещался между посетителями, натянувшими на себя сложные лица, и искал глазами жёнушку Антона Павловича.
Николай волновался еще больше, чем в первый раз, в продуктовом. Вторая встреча – это уже свидание, пусть и липовое. Это ответственность. Это почти актерское волнение. Внизу живота что-то начало предательски потягивать. Он удивился своей тревожности, чувству, которое не испытывал со времен защиты диплома и первого поцелуя. Подошел к бару и попросил еще бокал игристого.
«Придется-таки сходить к экспонатам», – подумал Николай.
По стенам холла были развешаны холсты с обрывками пестрой одежды: из одного полотна торчала пола драпового пальто, ко второму прикрепили половину оранжевой футболки с надписью «Осознание», третья картина являла из себя связанные между собой в единое целое рваные капроновые колготки. Называлась инсталляция «Огни Москвы». Тощий, высокий молодой человек в черном гипнотически уставился на огромный латексный сапог, прибитый к полу. «Сила», – прошептал он, когда Николай, пытаясь понять причину его восторга, обходил экспонат.
На табличке, разъясняющей посетителям, что есть что, значилось название сапога – «Верность». «Однако», – подумал Николай и углубился в дальнейшее описание инсталляции: «Арт-объект
– Вечер добрый! – вдруг услышал он за спиной мягкий женский голос. – Великолепные рамбутаны получились по вашему рецепту.
Николай обернулся: за его спиной стояла Наталья Венедиктовна. Она протянула ему руку для поцелуя. Молодой человек быстро справился со смущением и поднес ее кисть к губам.
На женушке был ультрамодный брючный костюм, невидимый, но эффектный макияж. Наталья Венедиктовна заметно светилась изнутри. Обещания возможной и даже призрачной любви способны творить с женщиной невероятное.
– А ведь, знаете, я не люблю современное искусство, – Наталья Венедиктовна доверительно взяла под руку своего спутника. – Всё это вычурно, делано, а главное, без пояснений автора совершенно ничего невозможно понять. Впрочем, так же как и в моей жизни.
– Я несколько смущен, право же, – ответил Николай, – давайте сменим локацию?
– Ой, простите, ради бога, мою бестактность. Я вовсе не к этому, – засмущалась Наталья Венедиктовна. – В вашей компании я готова к восприятию любого современного искусства.
За полчаса парочка обошла почти всю экспозицию. Разговор не складывался. Наталья Венедиктовна щурилась перед каждым экспонатом, качала головой и пыталась через очки читать поясняющие аннотации, Николай ругал себя за неудачный выбор места для первого свидания.
Они остановились перед огромной инсталляцией, которая называлась «Моя семья». На белую стену проецировалась мешанина из цветных вращающихся спиралей, запятых и многоугольников. Периодически это поле разрезали лучи красного лазера.
Наталья Венедиктовна застыла перед медиакартиной, поправила очки и печально выдохнула:
– Действительно, моя семья: вроде бы ярко, интересно, но ничего не понятно. Вот закорючки – это мы: Тоша, Катечка, я, даже Аллочка и ещё черт знает кто. Аллочка, знаете, Коля, это его постоянная любовница, уже как член семьи – без нее никуда. Плаваем мы каждый в своем вакууме, иногда пересекаемся в случайных местах и разлетаемся снова в разные стороны. Всё как на картине. Действительно, семь я.
Николай с удивлением посмотрел на спутницу.
– Да, Николай, да. Вы молоды, оптимистичны. У вас есть семья?
– Конечно. Родители, сестра.
Наталья Венедиктовна бодро улыбнулась:
– Я немного про другую семью. И знаете что, Коля? Знаете что? Я замужем тридцать пять лет. Муж, две дочери, собака. Умный пылесос. Глупая я, правда, оптимистичная. Как эта розовая запятая, которая носится из стороны в сторону по экрану, – женушка показала пальцем на картину. – От вечно занятого мужа – милый, погладить тебе рубашку? – к старшей дочери – как дела в школе? – а потом и к младшей – опять температура и кашель? Ты постепенно и необратимо стареешь, любовницы супруга, наоборот, молодеют. Дочери растут и начинают жить своей жизнью. Вышивать научилась, не поверите. Я и пяльцы – сказали бы мне еще пару лет назад такое… Простите, Николай, увлеклась. Давайте уйдем отсюда, выпьем кофе?