Валентин Елизарьев. Полет навстречу жизни. Как рождается балет
Шрифт:
Генрих Майоров говорит, что самым тяжелым для него, несмотря на хореографическое образование и опыт работы танцовщиком, был ежедневный балетный класс. Вернее, именно из-за большого опыта и было тяжело:
– Вальке-то хорошо: молоденький, только что из училища, а мне уже четвертый десяток. Но мне было интересно смотреть, как эти молодые ребята, которые окончили Вагановское, занимаются. Очень грамотно: руки поставлены, вращение поставлено, туры поставлены, глиссад, кабриоль – все что нужно, спина есть. Думаю: хорошо, это редкое качество, значит, он будет требовать от своих исполнителей.
И тут Генрих Майоров не ошибся: Елизарьев требует.
– И это правильно, – говорит заслуженный артист, ведущий солист Большого театра Беларуси Олег Еромкин. – Было пару раз, когда я что-то не сделал. Помню, один раз я сказал Валентину Николаевичу, что побоялся упасть на сцене. И по его реакции понял, что у меня такого не может быть, лучше я упаду на сцене и меня поругают, чем я что-то недоделаю или не попробую. У нас в коде в «Щелкунчике» идут двойные ассамбле. И вот как-то на самом последнем гастрольном спектакле я сделал не двойное, а одинарное ассамбле – усталость, ответственность, где-то уже нервы не справляются. Ну, и сделал одинарное. А он мне сказал: ты должен, ты обязан. И я себе больше никогда в жизни… как бы мне ни было больно, тяжело, но я максимально старался в любых спектаклях доделывать все, как поставлено, и ничего не облегчать. Валентин Николаевич очень правильно подходит к этому, дает возможность, если видит в тебе потенциал, если видит, что ты можешь раскрыться и станцевать лучше, он даст тебе возможность еще раз доказать и попробовать.
Когда я спросила Бориса Эйфмана, открывшего собственную Академию танца, обязательно ли хореограф должен быть танцовщиком, он ответил:
– Хореограф должен обладать профессиональными знаниями в сфере различных техник танца и уметь выражать телом свои творческие фантазии. Но, например, быть музыкально образованным человеком не значит быть музыкантом-исполнителем. Задача хореографа – научить артиста точно исполнять создаваемый хореографический материал и воплощать на сцене художественные замыслы автора спектакля. Но самому быть танцовщиком для хореографа не обязательно. Более того: это может даже навредить ему.
Продолжая каждое утро вставать к станку, Валентин Елизарьев как прямое руководство к действию принял совет Игоря Бельского «набивать профессиональную руку» – и ставил спектакли везде, куда приглашали. К тому же, признается он, стипендии в 28 рублей на жизнь категорически не хватало, а просить деньги у родителей было совестно. Он вспоминает свои с Генрихом (по студенческой привычке он называет его Геной) студенческие ужины: покупали в соседнем магазине картошку (скорее всего, белорусскую) и селедку: «Она стоила четырнадцать копеек за килограмм, была вся ржавая и очень соленая, но ни на что другое денег не хватало», – вот тебе и ужин.
И так изо дня в день, пока не начались «халтуры». «Халтурой» в Советском Союзе, да и сейчас тоже, называли и называют любой дополнительный заработок. Устав от картошки с селедкой, Елизарьев уже на первом курсе работал руководителем хореографического кружка во Дворце культуры Первой пятилетки:
– Мне добежать туда было три минуты. Я, по-моему, 50 рублей получал.
Спросите у него, какой была зарплата 10 или 20 лет назад, – вряд ли вспомнит, а вот эту первую запомнил навсегда.
– И потом, еще будучи студентом, я ухитрился руководить всей самодеятельностью Ленинградского университета.
Говорит, что вот тогда о «ржавой» селедке он забыл: денег на жизнь стало хватать. Но, кроме денег, работа приносила нечто куда более ценное: опыт «и умение работать с людьми; то, что не преподают в консерватории, – умение работать с коллективом». Этот опыт ему потом в Минске ой как пригодился.
Генрих Майоров вспоминает, что в 1969 году поставил для балетного конкурса номер студентам Вагановского училища:
– Там три парня и Людмила Семеняка: маленькая, чудная, красавица – ноги, корпус. Номер занял второе место, уступил только моему любимому танцовщику, которого ценил больше всего в Большом театре, Юрию Владимирову. Тема в том номере – назывался он «Мы» – была такая: три парня очаровались девушкой, и каждый перед ней выходит. А характеры: первый – проныра, второй – лидер, третий – ни рыба, ни мясо. В этом был интерес, потому что графика обогащалась. Ну и, конечно, Семенячка – она у меня до сих пор в голове стоит. А когда была премьера на концерте училища, приехал Валюша. В пиджаке, с чемоданчиком, а в нем анализ музыкальных форм. Мы потом долго сидели у нас в общежитии. Он меня все спрашивал: «А почему ты так сделал, что у тебя трое и все разные?». Я говорю: «Разные характеры». Я старше был, но Валька меня удивлял: такой сосредоточенный парень.
Когда я спросила известного балетного критика, главного редактора журнала «Балет» Валерию Уральскую о том, когда она впервые услышала имя Валентина Елизарьева, оказалось, что именно в те годы – когда он учился в консерватории:
– Мы знали о нем, когда он в Ленинграде ставил отдельные номера. Я следила за этими курсами, там была целая плеяда: и Валя, и Эйфман, и Майоров, которые в это время учились. Их же педагоги отправляли во все эти дворцы культуры ставить спектакли, чтобы была постановочная практика. И их уже тогда знали все.
Но настоящая слава, пусть пока только в профессиональных кругах – среди товарищей по профессии и балетных критиков, – пришла в 1972 году, когда Валентин Елизарьев выиграл вторую премию на Всесоюзном конкурсе балетмейстеров. Первую получил Генрих Майоров.
Елизарьев представил на конкурс два номера – «Контрасты» на музыку Родиона Щедрина и «Дорога» на музыку Марка Самойлова.
– Вы тогда первый раз работали с музыкой Щедрина?
– Да. Я и познакомился с ним тогда, я же в Москве ставил, на московских артистов. Кстати, был такой известный хореограф Дмитрий Брянцев, он у меня в номере участвовал в качестве артиста. Я позвал Родиона Константиновича на выступление, и ему очень понравилось.
На этом конкурсе, который во многом определил судьбу Валентина Елизарьева, хотя он тогда об этом даже не догадывался, в его жизнь вошли несколько важных для него людей: Щедрин, Плисецкая и Григорович. «Кармен-сюита» Родиона Щедрина – первый балет, который Валентин Николаевич поставит на белорусской сцене, а с номером «Настроения» на музыку к «Камерной сюите» возьмут Гран-при на Международном балетном конкурсе в американском Джексоне советские танцовщики Нина Ананиашвили и Андрис Лиепа. Для блестящей Майи Плисецкой, с которой Родион Щедрин прожил 57 лет, Елизарьев поставит хореографические номера в телефильме «Фантазия». Об этом фильме и нежной дружбе, которая связывала балерину, композитора и хореографа, в книге расскажет сам Родион Константинович. Тогда же, на конкурсе, произошла первая встреча с Юрием Григоровичем. «Я заметил его [Елизарьева] уже на Всесоюзном конкурсе балетмейстеров в Москве, где он стал лауреатом в 23 года», – много позже скажет Григорович. Добрые отношения продлятся всю жизнь, и уважение к Григоровичу не позволит Елизарьеву принять предложение возглавить балетную труппу Большого театра. Но это будет потом, а тогда, в 1972 году, юный Валя Елизарьев – «я же пацан еще совсем» – был просто счастлив.
– Григорович сказал вам что-то вроде «парень, у тебя большое будущее»?
– Ничего не говорил, это же было решение всего жюри.
Он, конечно, скромничает. Потому что на самом деле тем самым первым дипломом лауреата гордится до сих пор:
– Мое имя тут же золотыми буквами написали в консерватории, в Концертном зале Антона Рубинштейна – там доска мраморная, фамилии всех лауреатов международных и всесоюзных конкурсов. И я попал туда студентом.
– Загордились?
– Нет, не загордился. Потом эту доску, кстати, сняли.