Валентин Катаев
Шрифт:
Администратор посылает в типографию афишу.
Наконец — премьера.
Автор сидит в шестом ряду. Он страстно сжимает локоть режиссера. Публика приятно волнуется. Премьера! Свет медленно гаснет. Загорается рампа. Все кончено. Идет занавес.
«Мы вышли в сад…»
— Вот, прошу убедиться.
Жена ахнула и всплеснула руками.
— Она?
— Она самая.
— Не может быть..
— Факт.
Жена даже слегка побледнела от счастья и неожиданности.
— И пластинки?
— И пластинки. Двадцать штук. Факт.
С этими словами товарищ Рязанцев осторожно развернул газету, и глазам восхищенной жены предстала совершенно новенькая, ослепительная, долгожданная виктрола производства завода «Граммофон» № 12536.
— Двести семьдесят рубликов. Как одна копейка. Три месяца собирал.
После обеда пришли друзья и соседи.
Товарищ Рязанцев произнес краткое вступительное слово:
— Значит, такое дело. Приобрел, братцы, виктролу. Вот это — виктрола. Прошу руками не лапать. Интересное изобретение. Играет. И, само собой, пластинки. Как говорится, культурно-бытовое обслуживание трудящихся и прочее. Предлагаю приступить к наслаждению музыкой. Никто не возражает?
— Чего же возражать!
— Валяй! Валяй!
— Что завести?
— Заведи какой-нибудь романс, — нежно попросила жена.
— Можно и романс, ничего не имею. Вот, например, интересный романс «Мы вышли в сад…».
— Валяй «Мы вышли в сад…», — сказали завистливо гости.
Товарищ Рязанцев поставил пластинку и бережно передвинул рычажок. Пластинка завертелась, чарующие звуки рояля наполнили комнату.
Друзья и соседи затаили дыхание.
И вдруг из этих мелодичных и звонких звуков возник прелестный, мягкий, бархатный баритон, который неторопливо начал глубоко волнующее повествование:
Мы вышли в сад… Вечерняя прохлада… Уже…Тут в середине виктролы что-то зашипело и выстрелило. Пластинка остановилась.
— Ах ты черт, на самом интересном месте! — воскликнули гости.
— Ничего, — сказал товарищ Рязанцев, — сейчас я все это устрою.
Он быстро разобрал виктролу и сунул в нее нос.
— Пружина лопнула, — огорченно вздохнул он.
— Перекрутил, — с досадой сказала жена. — Медведь!
— Ничего, — сконфуженно забормотал Рязанцев, — мы ее сейчас… это самое… склепаем… Приходите завтра. Завтра дослушаете.
— Ну, — сказал на другой день Рязанцев, — склепал. Теперь уже не лопнет.
— Осторожно заводи! — простонала жена.
— Не беспокойся. Не сломаю. Ну-с, дорогие товарищи, прошу соблюдать тишину и поменьше курить. Пускаю.
Снова чарующие звуки вступления наполнили комнату, и снова мягкий, бархатный баритон начал волнующую повесть:
Мы вышли в сад… Вечерняя прохлада… Уже…— Крррак, — выстрелило в середине виктролы, и пластинка остановилась.
— А, будь ты трижды неладна!
Расстроенный Рязанцев, стараясь не смотреть на жену, быстро разобрал машину и огорченно покрутил головой:
— Пружина лопнула.
— Называется, склепал! — насмешливо заметил один из гостей.
— Да нет, где я склепал, там держится. Будьте уверены. В новом месте лопнула. Придется снова клепать. Приходите завтра.
— Интересно все-таки узнать, что «уже»?
— Чего «уже»?
— Вечерняя, я говорю, прохлада уже… Интересно все-таки узнать, что там дальше произошло с вечерней прохладой. Ну, «Мы вышли в сад… Вечерняя прохлада… Уже…». А что «уже» — неизвестно. Даже как-то обидно.
— Завтра приходи. Завтра я ее склепаю, тогда уже обязательно выясним, что «уже». Спокойной ночи.
На другой день бархатный баритон вкрадчиво начал:
Мы вышли в сад…Гости затаили дыхание.
…Вечерняя прохлада… Уже…Кр-р-р-ак!
— А, чтоб ты сдохла! Опять лопнула. На новом месте.
— Товарищи! Это неблагородно. Позвал людей в гости, а что «уже» — никто не знает. Мы желаем узнать, что «уже».
— Не смотрели б на тебя мои глаза! — с отвращением сказала жена. — Вышла замуж черт знает за кого! Чем всякие виктролы покупать, перед людьми позориться, лучше бы купить на эти деньги масла, что ли. А то: «Мы вышли в сад, вечерняя прохлада… Уже…» А что «уже» — неизвестно. Хоть в глаза людям не смотри.
И она заплакала.
Через три дня бархатный баритон опять вкрадчиво начал:
Мы вышли в сад… Вечерняя прохлада… Уже…Кр-р-р-р-р-ак!
— Так-к-к-к я и знал! — простонал Рязанцев, хватаясь за голову.
Гости злорадно захихикали.
— Изверг! — закричала жена истерическим голосом. — Сил моих больше нету. Ухожу от тебя, окаянного, к папе и маме! Не могу жить с постылым!
И она стала нервно укладываться.
Товарищ Рязанцев поник головой.
Поздней ночью он писал треугольнику производственного кооператива «Граммофон» горькое послание.
Писал он, между прочим, следующее:
«…А также посылаю 15 рублей задатка и прошу вас убедительно, дорогие товарищи, пошлите мне хорошую пружину, чтобы я хоть проиграл все 20 пластинок, чтобы жена мне шею не пилила, чтобы товарищи не смеялись и чтобы оправдать 270 рублей. Сделайте милость, пошлите го. что я прошу. Кроме вас, где я могу ее достать? Ведь жалко же напрасно деньги гробить…»