Валентин Катаев
Шрифт:
Многие пассажи на Ман-Зелидье прогорели. Небывалый факт. Это, конечно, очень показательно.
Французская радикальная интеллигенция, как всегда, во всем винит существующее правительство. Я слышал, как один левый журналист, презрительно поджав губы и резко жестикулируя, кричал в кафе:
— Лаваль! Ха! Этот дурак надел белый галстук и думает, что этим он может смягчить мировой кризис…
Это чисто парижский стиль. Быть в оппозиции к дан ному правительству. Дальше этого французский радикализм не простирался.
Как будто бы тут дело в Лавале или в Бриане!
Не все ли равно, кто из буржуазных лидеров у власти.
А насчет более «радикальной» анализа мирового кризиса — это у них слабо.
К Союзу интерес огромный.
Меня принимало у себя Общество друзей новой России. Народу собралось множество. Известные писатели, инженеры, актеры — словом, леворадикальная интеллигенция. Задавали вопросы. В большинстве случаев дружественные, но были и «ехидные». Я привык к этим вопросам… Всюду одно и то же. Вопросы приблизительно такие:
— Это правда, что в Советском Союзе вознаграждение за труд не для всех одинаково?
— Правда.
— Как же это так, если у вас социализм?
Приходится разъяснять принцип борьбы с уравниловкой, обезличкой и т. д. Азбучные истины. Разъяснения принимают с удовлетворением.
— Вам не кажется, мосье Катаев, что при социализме будет задавлена индивидуальность человека?
Едва успеваю открыть рот, как в разговор вмешивается один из писателей. Он с жаром обрушивается на спрашивающего:
— Наоборот! Я думаю, что социализм даст небывалый расцвет каждой индивидуальности! Не правда ли, мосье Катаев?
— Да, — говорю я, — при том условии, конечно, если развитие индивидуальности не будет направлено к порабощению индивидуальности других членов общества. Индивидуальность будет развиваться, так сказать, вверх, а нс вширь, не затирая и не уничтожая другие, быть может более слабые, индивидуальности. Во всяком случае, это нс будет анархический, грабительский рост одних за счет других. Будет коллективный рост индивидуумов.
— А скажите, может ли рабочий в СССР иметь автомобиль?
— А почему бы нет?
— Каким образом?
— Очень просто. Надо приобрести автомобильное обязательство и ждать очереди. Таким образом, возможность получить собственный автомобиль будет для любого рабочего связана с вопросом общего автомобильного строительства в Союзе.
Общее одобрение. Положительно, кое-кто из французской интеллигенции начинает разбираться в элементарных вопросах политграмоты.
— Простите, мосье Катаев…
Это дама с лорнетом. Она фиксирует меня несколько ироническими взглядами.
— Простите, мосье Катаев, скажите мне следующее: может ли в России любой писатель напечатать все, что он хочет, или у вас такой свободы нет?
Общество с любопытством смотрит на меня.
— Да! — говорю я твердо. — У нас в Союзе каждый писатель может напечатать любую книгу. Но только при одном условии…
— При каком?
— Если он найдет… издателя…
Дамочка злорадно хихикает.
— Как и в демократической Франции, мадам, — галантно добавляю я.
Дамочка замолкает.
Радикальные французы смеются.
Можно приложиться плечом к высокому парапету у Тюильри, как к каменному ложу винтовки, и прицелиться в Булонский лес.
Ствол винтовки — длиннейшая линейка Елисейских Полей. На одном ее конце прицельная рама Триумфальной арки на площади Звезды, на другом — мушка обелиска на площади Согласия.
Дистанция прицела — несколько идеальнейших километров.
В Париже застал знаменитую колониальную выставку. По случаю упомянутой выставки Париж иллюминован.
Триумфальная арка и обелиск очень ярко и бело обвешаны прожекторами. На черном фоне парижской ночи эти оба архитектурных объекта горят и светятся, точно сделанные изо льда. Освещена прожекторами также и белая классическая колоннада известной церкви Мадлен.
В общем, здания, освещенные прожекторами, придают площади Согласия вид рентгеновского снимка ладони.
Безобразно вспыхивают и гаснут желтые кудрявые имена Ситроена на невидимой в темноте колонне Эйфелевой башни.
Поехал на колониальную выставку. Был дождливый, пасмурный день. Выставка доживала последние недели.
Каково первое впечатление?
Покушение на монументальность. Много папье-маше. Изрядная доза безвкусицы. Собственно, это даже чересчур мягко. Классическая безвкусица. Пальмы, колонны, фонтаны модерн, лавчонки с галантерейной завалью, пыльный гравий дорожек, вафли, лимонад, вермут.
Традиционная мура любой подобной выставки. Отовсюду несутся барабанные звуки колониальных оркестров — негритянских, индусских, марокканских…
Шум адский. Болит голова. А барабаны гремят и гремят.
Одним словом, как некогда сказал тонкий знаток экзотики Бальмонт:
И… жрецы ударили в тамтам.
Действительно, жрецы ударили в тамтам. И ударили крайне неудачно.
Какова цель выставки? Цель выставки была грубо агитационная: показать, как, дескать, хорошо живется диким и некультурным колониальным народам под мудрым и гуманным владычеством просвещенных империалистов.
И показали. Только получилось как раз наоборот.