Валет Бубен
Шрифт:
– Ведь таких денег, которые ты прислал в общак, все они отродясь не видели, – продолжал Доктор, воодушевленный водкой и уже забывший о своей обиде, – а они, вместо того чтобы уважать человека за это, начинают думать о том, что ты не все принес. Мало им, значит. Еще давай. А если не дашь – жаба, значит, позорная.
Доктор жестикулировал вилкой, на которой был насажен огурец, и я с беспокойством следил за этим огурцом, думая о том, куда он попадет, когда слетит с вилки. Хорошо бы, чтоб не в меня.
– Просто, Знахарь, они рядом с тобой чувствуют себя редисками. Вот их и разбирает. И больше ничего. А то, что ты для них чужой – это так и есть. И то, что они говорят, что ты неправильный вор, так это тоже правда. Только это как посмотреть. Если считать, что они правильные, то ты, конечно, отщепенец. А вот если как раз ты – правильный, тогда для них нехорошая картинка получается. Сечешь?
Интересная мысль. Под таким углом я еще на эту проблему не смотрел. Может быть, и на самом деле я – правильный вор, а все они они просто кровавый и жадный сброд? Вроде разбойничков с кистенями? Интере-е-е-сно…
– Секу, – ответил я и посмотрел на Доктора новыми глазами.
Точнее – новым глазом.
А Доктор, увлекшись, продолжал развивать мысль.
– Ну вот смотри. Ты не работаешь и, стало быть, царевых людей не кормишь. Это правильно. С ментами дел не имеешь – это тоже правильно. Семьи у тебя нет – и это тоже по понятиям. Деньги в общак несешь? Несешь. И какие деньги! Если бы каждый так вкладывался, то общество давно уже за свой счет из Питера конфетку сделало. И легко, между прочим, не то, что эти жабы из муниципалитета. Это все нормально. А вот только стоило тебе проявить какое-никакое благородство, человека спасти, они тут же на уши встали. А почему? А потому что ты этим самым как бы поставил себя выше всех них. И даже не как бы, а на самом деле. И вот этого они тебе никогда не простят, попомни мои слова. Они завидуют тебе. А зависть – очень подлый советчик.
Доктор умолк, переводя дух после такой долгой тирады, а я смотрел на него и удивлялся. Ишь ты, какой у меня, оказывается, подручный! Видать, не ошибся я, когда выбрал этого парня из множества рядовых братков, подавляющее большинство которых просто и незатейливо стремилось к грубой и очевидной бандитской славе. Интуиция!
– Ну что же, Доктор, – сказал я, наливая еще по одной, – ты все правильно рассказал. Я тоже придерживаюсь такого мнения. Они не простят мне того, что они еще хуже, чем я. И поэтому нужно держать ухо востро, а нос по ветру. За тебя, Доктор! С такими понятиями, как у тебя, – быть тебе неправильным вором, таким же, как я. Или, как ты сам говоришь – правильным. И тоже таким же, как и я. А за то, что ты так верно понимаешь ситуацию, обещаю не стрелять в тебя, если ты где-нибудь насчет Алеши языком шлепнешь. Я тебя вместо этого в Обводном канале утоплю.
И я поднял рюмку.
– В Обводном… – поморщился Доктор, взяв свою. – А в Фонтанке нельзя? Уж больно Обводный вонючий!
– Ладно, – смилостивился я, – в Фонтанке – так в Фонтанке. Будь здоров!
И мы снова выпили.
Вторая бутылка была наполовину пуста, разговор шел непринужденно и гладко, но по законам чередования событий близилось время для появления на сцене какой-нибудь поганки.
И она не заставила себя ждать.
Не успели мы поставить пустые рюмки и выдохнуть спиртные пары, как на столе затрещал городской телефон. Я протянул руку, но Доктор нахмурился и предостерегающе поднял палец. Я удивленно посмотрел на него, а он, рванувшись к столу на четвереньках, засунулся под него и что-то там поковырял.
Потом вылез из-под стола, выждал еще несколько звонков и сам взял трубку.
– Але! – сказал он беззаботным тоном. – А, здорово, Стержень.
Пауза.
– Я в коридоре уборочку делаю, а он во дворе воздухом дышит.
Пауза.
– А ты позвони ему на трубку, чего ему бегать туда-сюда.
Пауза.
– Будь здоров.
Он повесил трубку и молча указал мне пальцем на дверь.
Я кивнул и, взяв свою трубку, тихо вышел из кабинета.
Когда мы вышли в сентябрьскую вечернюю прохладу просторного двора, трубка, которую я держал в руке, запикала, и, поднеся ее к уху, я сказал ленивым голосом:
– Я слушаю вас.
– Знахарь, привет. Это Стержень говорит.
– Привет, Стержень. Чем обязан?
– Я звоню по делу.
– Ну, говори.
– Я по поручению общества.
– Ишь ты, порученец! Ну и чего от меня хочет общество?
– А общество хочет задать тебе несколько вопросов и поэтому приглашает тебя на серьезный разговор.
– Значит, меня хотят поставить перед обществом и призвать к ответу. Ты не забыл, что это именно так называется? А если забыл, то я тебе напоминаю.
– Ты зря так, Знахарь! Я-то человек маленький, и звоню по поручению, а поручили мне это люди ува-жа…
– А раз маленький, – перебил я его, – то и сиди у себя в маленькой норке и не квакай. И если у уважаемых людей есть ко мне вопросы, то вот пусть кто-нибудь из них мне и позвонит. А ты, потрох, если еще раз наберешь мой номер или покажешься в радиусе десяти километров от моей фазенды, я тебя лично грохну. И вертолет нанимать не буду. Понял?
В трубке настала тишина. Видимо, Стержень переваривал мой намек на стрельбу из вертолета по Железному.
– Ну, понял? Что, язык проглотил, что ли?
– Понял, – зло ответил Стержень.
– Вот и хорошо. Помни о том, что я тебе сказал. И я прервал связь.
Доктор, стоявший рядом со мной и слушавший мои речи, огорченно покрутил головой и сказал:
– Ну вот, началось…
– Да, Доктор, началось. А точнее – не началось, а продолжается. Знал бы ты, как мне все это надоело! – я вздохнул. – А ведь я был классным реаниматором. Людей спасал… Ладно, хрен с ним. А почему ты не захотел, чтобы я разговаривал из кабинета?
– А потому, – ответил Доктор, оживившись, – что если нас подслушивают, то поймут, что микрофоны были отключены.
– Молодец, соображаешь, – похвалил я его.
А он и в самом деле хорошо соображал. Без него я бы сейчас поднял трубку и тем самым выдал наш маленький секрет.
– А вот тебе доказательство, что нас слушает именно кто-то из братвы, а скорее всего – Стержень.
– Ну, давай!
– О том, что ты прилетел, никто не знал. Ну, это если ты сам не звонил никому. Звонил?