Валис. Трилогия
Шрифт:
– Отец вы? – спросил его врач.
– Да, – кивнул Херб Ашер.
Врач ухмыльнулся и сделал пометку в карточке.
– Мы решили, что нам стоит пожениться, – сказал Ашер.
– И правильно сделали. – Вокруг немолодого холёного врача почти ощутимо висела аура полного безразличия. – Вы знаете, что это будет мальчик?
– Да, – кивнул Ашер. Ещё бы не знать.
– Я только одного не понимаю, – сказал врач. – Было ли оплодотворение естественным? Как–то больше похоже на искусственное, потому что сохранилась девственная плева.
– Поразительно, – поразился Херб Ашер.
– Такое хоть и редко,
– Поразительно, – поразился Херб Ашер.
– Сейчас она в очень тяжёлом состоянии, – сказал врач. – Рассеянный склероз.
– Я знаю, – стоически ответил Ашер.
– И нет, как вы понимаете, никакой гарантии, что она выживет. Поэтому я приветствую идею вернуть её на Землю и ото всей души одобряю ваше решение лететь вместе с ней. Однако всё это может оказаться впустую. Рассеянный склероз – болезнь весьма коварная. В миелиновой оболочке нервных волокон образуются затвердения, что приводит со временем к полному параличу. За многие десятилетия интенсивных исследований были выявлены два действующих фактора. Некий микроорганизм и, что гораздо важнее, специфическая форма аллергии. Методика лечения связана с преобразованием иммунной системы таким образом, чтобы…
Доктор продолжал и продолжал, а Херб Ашер делал вид, что внимательно слушает. Всё это было ему известно со слов Райбис и из текстов, которые она получала от MED; подобно ей, он давно уже стал специалистом по этой болезни.
– А можно мне воды? – пробормотала Райбис, с трудом оторвав голову от подушки. Её распухшее, с вывернутыми губами лицо сплошь пошло коричневыми пятнами. Она еле ворочала языком, так что Херб Адлер не сразу её понял.
Стюардесса принесла бумажный стаканчик с водой, Херб Ашер и Элиас придали Райбис полусидячее положение, и она взяла стаканчик. Её руки тряслись, как, впрочем, и всё её тело.
– Потерпи, уже немного осталось, – сказал Херб Ашер.
– Господи, – пробормотала Райбис, – мне кажется, я прежде умру. Скажи стюардессе, что меня снова будет тошнить, пусть принесёт этот тазик. Господи.
Она совсем села, её лицо кривилось гримасой боли.
– Через два часа включат тормозные двигатели, – сказала, наклонившись над ней, стюардесса. – Так что, если вы немного продержитесь…
– Продержусь? Да я не могу удержать даже то, что только что выпила. Вы уверены, что в этой кока–коле не было какой–нибудь гадости? Я её выпила, и стало только хуже. У вас нету, случаем, имбирного эля? Если бы выпить имбирного эля, я бы. может, смогла бы не… Да чёрт бы всё это побрал, – прохрипела она дрожащим от ярости голосом. – Чёрт бы всё это побрал! Оно того не стоит! – Её глаза блуждали от Херба Ашера к Элиасу и обратно.
Ях, думал Ашер, неужели ты не можешь вмешаться? Это же чистый садизм подвергать женщину таким страданиям.
И тут в его мозгу заговорил голос. Ашер был не в силах понять сказанное. Он слышал слова, но они не имели смысла. Голос сказал:
– Отведи её в Сад.
Сад? – думал Херб Ашер. Какой ещё Сад?
– Возьми её за руку.
Херб Ашер покопался в складках одеяла и нашёл вялую, холодную ладонь жены.
– Спасибо, – сказала Райбис и слегка, почти неощутимо сжала его руку.
Теперь, низко над ней наклонившись, он видел, как сверкают её глаза, и видел пространства за её глазами, он словно смотрел в некую пустую огромность. Где ты? – думал он. Там, внутри твоего черепа – целая вселенная, вселенная, отличная от этой, не зеркальное отражение, а совсем другая. Он видел звёзды и звёздные скопления, видел туманности и огромные газовые облака, мерцавшие тёмным, но всё же белым, а не кроваво–красным светом. Он почувствовал дуновение ветра и услышал, как что–то шуршит. Ветки или листья, подумал он, я слышу растения. Воздух был напоён теплом, и, что ещё больше его изумило, это был свежий воздух, а не стоялый, многократно регенированный воздух космического корабля.
Пение птиц, а когда он поднял глаза, то увидел синее небо. Он увидел бамбук, шуршавший на ветру, и увидел забор, за которым играли дети. И в то же время он всё ещё держал в руке бессильную руку жены. Как странно, думал он, ветер такой сухой и горячий, словно прилетел из пустыни. Он увидел темноволосого курчавого мальчика, и эти тёмные курчавые волосы были похожи на волосы Райбис, до того как она их потеряла, до того как из–за хемотерапии они все повыпадали и отправились в мусорный бак.
Где это я? – думал он. В школе?
Суетливый, многословный мистер Плаудет рассказывал ему бессмысленные истории, каким–то боком касавшиеся финансовых нужд школы, школьных проблем, а его не интересовали школьные проблемы, его интересовал сын. Его интересовала травма, причинённая мозгу сына, он хотел узнать о ней побольше, хотел знать о ней всё.
– Вот чего я совсем не понимаю, – говорил Плаудет, – так это почему вас продержали в криостате целых десять лет. Ну что такое селезёнка? Пересадка селезёнки давно уже стала зауряднейшей операцией, за такое время можно было сто раз подобрать подходящий материал…
– А какое полушарие травмировано? – прервал его Херб Ашер.
– Все медкарты у мистера Тейта, но я схожу к нашему компьютеру и попрошу сделать распечатку. Мне кажется, Манни вас слегка побаивается, но это, наверное, из–за того, что он впервые увидел своего отца.
– Вы сходите за распечаткой, – предложил Ашер, – а я пока побуду здесь, с ним. Мне хочется узнать об этой травме как можно больше.
– Херб, – сказала Райбис.
Вздрогнув, он осознал, где находится – на борту корабля XR4, принадлежащего компании «Юнайтед Спейсуэйс» и следующего прямым рейсом от Фомальгаута в Солнечную систему. Через два часа на борт корабля поднимется первая группа иммиграционного контроля и начнётся предварительная проверка.
– Херб, – прошептала Райбис, – я сейчас видела своего сына.
– В школе, – кивнул Херб Ашер. – В школе, куда он пойдёт.
– Вряд ли я до этого доживу, – сказала Райбис. – У меня было такое ощущение… И он там был, и ты там был, и этот плюгавый, похожий на крысу, который всё время молол языком, а вот меня нигде не было. А я ведь смотрела и смотрела, старалась увидеть. Эта история непременно меня убьёт, но она не сможет убить моего сына. Ведь так же он и сказал, помнишь? Ях сказал, что я буду жить в своём сыне, так что сама–то я, наверное, умру. Это в смысле, что это тело умрёт, а его удастся спасти. Ты же присутствовал, когда Ях это сказал? Я уже и не помню. Это был Сад, правда ведь? Бамбук. Я видела, как ветер его качает. Ветер говорил со мной, это было похоже на голоса.