Валя (Преображение России - 1)
Шрифт:
Он вынул письмо, посмотрел на него забывчиво, протянул Илье:
– У вашего сына режутся зубки... Если вам интересно, какие именно, то вот.
– Нет, мне это неинтересно, - повысил Илья голос, не взяв письма. Интереснее будет, если вы уйдете. Сейчас же!
– Не-ет уж, нет... Нет, это нет... Я не уйду! Не уйду, - нет!
Алексей Иваныч прошелся по комнате уже совершенно спокойный, а в это время зазвенел очень слышный отсюда дверной звонок, и Илья привычно сделал два шага к двери, чтобы открыть, но остановился:
– Самый удобный
– Для меня безразлично, кто, - перебил Алексей Иваныч и продолжал мерять комнату своими стукотливыми шагами.
Звонок повторился, и Илья вышел, прихлопнув двери, и слышно стало потом два женских голоса и еще чей-то мужской - очень веселый, но старый.
"Не это ли дядя?" - подумал Алексей Иваныч.
"Нет, это все что-то не то у меня вышло... То или не то?
– думал он дальше, никакого уже больше внимания не обращая на кабинет Ильи, шагая в нем, как в своих комнатах на даче Алимовой.
– Нет, не то; я говорю все время сам, а он молчит... Узнать нужно мне, а не ему, а говорю все время я, а не он... Нет, я буду теперь спокоен... совершенно успокоюсь...
– Остановился, сжал голову руками и опять: - То я делаю или не то?" (Это уж он ее спрашивал робко, Валю.)
Ильи что-то долго не было. Разделись в прихожей и прошли в другую комнату: это слышно было по топоту ног. Алексей Иваныч еще походил немного, остановился перед письменным столом, понюхал гвоздику, посмотрел на девочку с толстой косой и опять походил с минуту. Потом подумал, что Илья и не может скоро прийти, если это гости. "А я от него не уйду так, ни с чем... Все равно, и я буду сидеть с гостями"... И он, поправив галстук и пригладив волосы, двинулся уже было к двери, как вошел снова Илья.
– Ну что? Кто это? Клиенты?
– спросил Алексей Иваныч очень участливо, увидя, что Илья переоделся.
– Н-нет... Это свои.
– Ну, и хорошо... Мы еще поговорим с вами.
Илья посмотрел на него искоса и густо вздохнул; Алексей же Иваныч заметил, что правый карман его пиджака сильно отдут, догадался, почему именно, и не сумел удержать беглой улыбки.
– Если вы можете говорить спокойно...
– начал было Илья, но Алексей Иваныч его перебил:
– Совершенно спокойно!.. Я именно этого-то и хочу, спокойно!
– и сел на стул, но оперся рукою о подлокотник кресла, которое было ему знакомо.
Илья тоже сел, но глядел на него подозрительно, - боком, хотя руки не держал в правом кармане.
– Только все это все-таки странно, чтобы не сказать больше, проговорил он.
– А как же? В жизни все странно!
– живо подхватил Алексей Иваныч.
– Или совсем нет ничего странного!.. А то, что было между нами тогда, - разве это не странно? И неужели вам так и не хотелось никогда узнать, почему же я так отнесся к этому тогда, тогда ничего не предпринял, не старался увидеться даже с вами?.. А вот только поэтому: я ошеломлен был... И ведь вы, конечно, тут главное, а она... Непостижимо!
– И об этом лучше не говорить, - сказал Илья, поморщась.
– Нет, нельзя "лучше"... И когда-нибудь с вами случится то же самое, что со мной, и вы будете так же... Вы от кого узнали о смерти... Валентины Михайловны? От Анюты, конечно, - это она вас известила... Нет, я не то хотел спросить... Вот что я хотел: она, Валентина Михайловна, писала ли вам, когда уехала от вас, отсюда вот?
– Ничего.
– А-а... Неужели?.. Ничего? А мне она написала, чтобы я... А вы тогда ждали письма? Только откровенно, ради бога!
– Ждал, и это вполне откровенно.
– Ничего? даже карандашом?..
Какая-то бодрость, если не веселость, заметно проступила на лице Алексея Иваныча, и он погладил пальцами подлокотник кресла, но вдруг вскочил:
– Что же у нее на душе тогда было? Какой ужас!
И опять заходил по комнате. А Илья как будто уж привыкал к нему и не так напряженно следил за ним, и Алексей Иваныч это заметил. "Это хорошо, думал он, - теперь он мне все расскажет"... И сам он не притворился (это не притворство, а что-то другое было), когда сел снова на стул и спросил просто, как у хорошего знакомого:
– У вас, конечно, герметические печи?
– Д-а... а что?
– Но уж давние... Теперь они, как простые: потрескались. Купите для них задвижки, - печник вставит... А так и тепла много пропадает и опасно, верно, верно... Ходы нужно выкладывать изнутри кровельным железом, а не так.
И потолок и окна он оглядел внимательно и только потом уже спросил внезапно и поспешно:
– Когда вы были у моей жены, а я шел с Митей из церкви, это первый раз вы у нас были?
Илья пожал плечами, вздохнул почему-то, но все-таки ответил:
– Да, и в последний...
– Но тут же спросил сам: - Вы сюда по какому-нибудь делу?
– То есть?
– очень удивился Алексей Иваныч.
– Сюда, то есть в наш город, по делу?
Алексей Иваныч ни минуты не думал:
– Конечно, я сюда совсем! Не только по делу, а совсем... А дело ближайшее: одно частное лицо строит здесь за городом лечебницу... это - врач один.
– Здешний? Как фамилия?
– Мм... Крылов... Не здешний, нет... Мы с ним в Харькове договорились.
– Вы прямо из Харькова?
– Да... Да, я сюда совсем... Ведь уж мне все равно, где... У меня уж нигде ничего не осталось... У вас хоть сын растет... на Волыни, а у меня?.. Вы ударили надо мною, как гром! Почему именно вы?
– Мог быть и другой, - сказал Илья вяло.
– Как вы смеете? Как другой?.. Всякий другой?.. Как вы смеете? вскочил Алексей Иваныч.
– Зачем же кричать?.. Дело прошлое: теперь мы никаким криком не поможем, - и Илья тоже встал.
– Но так говорить о моей покойной Вале я вам не позволю, - прекратите!
– поднял голос Алексей Иваныч.
– И прошу не обобщать! И прошу прекратить! Совсем!.. Ничего не надо больше, решительно ничего! Аминь!