Валя (Преображение России - 1)
Шрифт:
От этого успокоенность появилась и захотелось спать, и тут же на палубе, на скамейке, завернувшись в бурку, заснул Алексей Иваныч.
А когда под вечер причалили к пристани городка, близ которого ревностно разделялись стихии, в душе Алексея Иваныча появилась ко всему, что он увидел, какая-то нежность, и только что успел он поздороваться с приставом, озабоченным жуликами, как поспешил на работы, а оттуда бодро поднялся на Перевал.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
ВРЕМЕНА И СРОКИ
За те два дня, которые Алексей Иваныч провел в отсутствии, здесь, на Перевале, ничего особенного не произошло. Проступила, впрочем, чуть-чуть, бледно-бледно
День выдался очень задумчивый и даже, пожалуй, какой-то благословенный. Вообще в этом году здесь случилось то, что изредка посещает землю: вторая весна. Летом от сильных жаров в конце июня и в начале июля был листопад, и в августе деревья стояли совсем почти голенькие и имели неловкий, смущенный вид. Но в конце августа пошли ливни, столь глубоко поившие землю, что в сентябре цветочные почки вновь раскрылись, - забелели черешни, выбросили сережки орешник, ясень и клен, а что особенно странно было видеть, так это то, что на грушевых деревьях поздних сортов появились бойкие цветочные пучки рядом с созревшими плодами и уж тоже начали давать завязь, и видно было, что такая излишняя бойкость молодежи старичков обижала. И вообще эта несвоевременная весна внесла большую сумятицу в природу, и птицы, которым давно бы уж нужно было лететь отсюда куда-нибудь в Малую Азию или за Суэц, задержались здесь, приятно удивленные, чуть не на месяц. Но к ноябрю все улеглось, разобралось во времени и успокоилось, а на декабрь осталась только вот эта задумчивость, благословенность, ясность, широта и тишь.
Павлик и Наталья Львовна шли тихо от Перевала в сторону, все время ввиду красивой горы Таш-Буруна.
Над горой же в это время воткнулся в голубизну неба настоящий султан из белых перистых легких облаков, и облака эти долго держались так султаном, восхищая Наталью Львовну.
– Знаете, Павлик, - говорила она, - иногда другой человек нужен, очень нужен, просто необходим, и без него никак нельзя. Знаете, зачем? А чтоб было кому сказать вот это, например: как султан!.. Сказано: как султан!.. и довольно, и больше ничего не нужно, и потом опять можно молчать, даже очень долго.
А Павлик посмотрел на нее пытливо и вставил несмело, но значительно:
– А ведь там три монастыря было: святого Прокла, святого Фомы и еще один... Вот на горе с султаном с этим... Не знали?
Наталья Львовна не знала, и Павлик ей разъяснил в подробностях, что "тысячу двести лет назад - еще при Юстиниане", - если смотреть бы отсюда, с Перевала, видны были бы стены и главы церквей - "византийского стиля" и потом крепостца с башней, это ближе к обрыву в море. Такая же, должно быть, и тогда закрученная проложена была по ребру горы дорога, и по ней сходили и подымались монахи до старости без морщин на лицах, потому что не улыбались никогда и не искажали себя гневом и ничем мирским, - и вот, среди этих монастырей и черных монахов - опальная царица такой красоты, что пастухи (молодые) бросались под копыта ее лошади, когда она съезжала верхом вниз, к морю... Бросались всего только затем, чтобы она, обеспокоясь этим, на них взглянула...
– Насчет пастухов молодых, это уж, конечно, легенда, - пояснил Павлик.
– Нет, отчего же, бог с ними, пусть, - протянула Наталья Львовна.
– Это ничего, а то без них скучновато... И двор при ней был какой-нибудь?.. Фрейлины?
– При опальной царице?..
– Павлик добросовестно задумался было, но решил, улыбаясь: - Ну уж, какие фрейлины!.. Фрейлины все в Византии остались...
– За что же она вдруг стала опальная?.. Впрочем, это известно - а вот... Такую красивую, - ну, зачем ее в мужские монастыри? Только искушение лишнее...
– И, заметив четкую белую кошечку, пробирающуюся мягко по темному сырому шиферному скату в балке, внизу, оживленно дернула за рукав Павлика:
– Поглядите, какая прелесть!
Павлик поглядел и сказал: "А-а... вижу..." Он думал о том, что монахи тоже любили, должно быть, когда выезжала из своих покоев царица... Может быть, она напоминала им Георгия Победоносца... Конечно, конь у нее был белый, с крутой шеей, с точеными ногами, а хвост трубой...
– Это чья-то с нижних дач!.. Здесь ни у кого нет такой белой...
– Должно быть, с нижних, - согласился Павлик.
– Ну, и что же эта царица, как?.. Она здесь и умерла?.. Или ее простили все-таки?
– Нет, нет, - умерла здесь.
– Не про-сти-ли!.. Бедная женщина!.. Вам ее жалко, Павлик? А почему бы ей и не здесь умереть?.. Чем плохо?
– А вы?..
– Что "я"?.. Эти вон человечки черные, - зачем они там? Вон около барки...
– Турки... песок грузят на фелюгу.
– Зачем?
– Куда-нибудь повезут.
– А-а... посыпать дорожки?
– Нет, на штукатурку, кажется...
– Ну, вы сами не знаете!.. На шту-ка-турку!
– Так мой Увар мне говорил. Я его спрашивал, - я не сам...
– Ну, все равно... "Что я", - вы спросили?.. Нет, мне ее как-то не жалко, эту царицу. Как ее звали, кстати?
– Вот имени я не нашел... Почему-то имени нигде не было... Не нашел... И Максим Михалыч не знает.
– Не все ли равно?.. Дарья, например - царица Дарья.
Павлику это имя не понравилось, и не понравилось ему еще то, зачем шутит Наталья Львовна. Ему же и теперь, днем, припомнилось, - глядят со стороны моря (это было странно, что именно со стороны моря, а не оттуда, с горы) иконописно-широкие грустные глаза, и над ними, прикрывая весь лоб, простая, только непременно с жемчужинами, темная кика, вроде скуфейки.
– Схоронили ее все-таки где же?
– спросила Наталья Львовна.
– Здесь.
– Павлик представил было, что тело ее вот на таком же паруснике повезли хоронить в Византию (при попутном ветре могли бы доехать за одни сутки), и добавил поспешно и недовольно, точно его обидели: Конечно, здесь.
– А могила ее, конечно, не сохранилась?
– Ну еще бы! Какая же это могила: ведь тысячу двести лет назад!.. И монастыри-то уж растаскали по камешку.
– Может, мы по ним ходим?..
А в это время нанятые Иваном Гаврилычем дрогали, подвод десять, гужом выползали, спускаясь с лесной верхушки горы как раз на открытую упругую желтую дорогу, и на заторможенных колесах, как на связанных ногах, медленно поползли вниз.
– Ну, конечно, монастыри эти пошли на мостовую!
– живо ответила себе Наталья Львовна.
– И крепость, и эти "покои" (воображаю, какие там могли быть "покои"!) этой царицы Дарьи, и... что там еще?.. И плита, конечно, с надписью: "Здесь погребен прах..." "Прах" - красивое слово!.. Прах!.. И совсем это не идет к мертвому телу.