Валя (Преображение России - 1)
Шрифт:
Теперь просто сидели друг против друга два человека, из которых один был обижен другим, как это случалось на земле миллионы раз, и к чему, несмотря на это, люди все-таки не могут привыкнуть, как не могут привыкнуть к смерти. Кажется, просто это для всех вообще, но почему же не просто для каждого? И почему Алексей Иваныч все всматривался белыми глазами своими в спокойного, - теперь уж совершенно спокойного, даже как будто веселого слегка Илью? Этой веселости Илья не выказывал ничем, - ни лицом, ни движением, ни голосом, - но Алексей Иваныч ее чуял,
– Что же, возьмем ужин?
– вопросительно говорил Илья, принимаясь разглядывать карточку, а Алексей Иваныч думал оскорбленно: "Как? Ужинать с ним? С негодяем этим? Ни за что!" - и, поспешно обернувшись к человеку-салфетке, сказал:
– Мне белого вина... простого... семильону... Мне ужина не надо.
Но тут же поймал себя: "А чай-то у него в столовой я все-таки пил? А ехал-то сюда на извозчике я не с ним ли рядом?" И так же быстро согласился с Ильей вдруг:
– Впрочем, можно и ужин.
И когда ушел человек, лихо тряхнув фалдами фрака, как будто неслыханно осчастливили его тем, что заказали два ужина, Алексей Иваныч оглядел дрянной кабинет, видавший всякие виды, поглядел на себя в зеркало, исцарапанное перстнями и с желтым большим каким-то тоже подлым пятном наверху, и сказал Илье:
– Ваш дядя, он - нечаянно мудрый человек... Похож он на тех, про которых поется, - знаете?
– "И на главе его митра и в руцех его жезл"... Верно, верно... в нем что-то есть такое... Я мудрых стариков люблю... А вот вы не из мудрых, не-ет, - хоть он вам и дядя!
Илья в это время обкусывал ноготь, но, обкусив его, сколько надо было, спросил:
– Это вы почему знаете?
– Что вы - не из мудрых?
– Да.
– Вижу... Это видно.
– Кстати... О мудрости говорить не будем, а кстати: мой патрон, - он довольно известный в округе адвокат, - он именно на днях вот нуждался в вас.
– Как во мне?
– В архитекторе, то есть... называю вместо лица - профессию.
– Нет, я только лицо! Только лицо!
– заспешил Алексей Иваныч.
– Здесь, с вами, я только лицо... И всегда лицо... И, пожалуйста, не надо архитектора, пожалуйста!
– Он привскочил было, но увидел, что ходить тут негде, и сел.
– У меня была Валя, теперь ее нет, только об этом.
– Со временем и нас не будет... Что же еще об этом?.. Представьте, что я только место, по которому она от вас ушла.
– Тропинка?.. Торная тропинка?
– Пусть тропинка. Важно было то, что она от вас ушла, что вы не сумели ее удержать у себя...
– Не сумел?.. Не мог, да... вернее, не мог.
– А остальное должно быть для вас безразлично.
– Нет!.. Это - нет!.. Это уж нет... Мне не может быть безразлично.
– Но ведь она просто ушла от вас, навсегда ушла!
– Перед тем как умереть, она ушла навсегда, - это верно... но когда умерла, - пришла снова, - сказал медленно, но уверенно Алексей Иваныч, так же медленно и уверенно, как Илья говорил.
А в это время человек внес бутылку вина под мышкой и прибор на подносе. Он показал бутылку Алексею Иванычу: того ли вина он хотел, и Алексей Иваныч с одного взгляда увидел, что вино не то, но сказал: "Это самое". Илья его и без вина пьянил.
В кабинете тапершу из зала (и скрипача, и флейтиста) было слышно слабее, конечно, но все представлялись страшные круги около глаз и как-то связывались крепко с гнусным желтым тусклым пятном на зеркале вверху, и с этими выцарапанными надписями внизу, и с этим обшарпанным диваном, и с этой пыльной занавеской окна во двор, и с затхлой сыростью, идущей из углов, и с Ильей.
В сером франтоватом пиджаке Илья теперь казался моложе, чем раньше, у себя, когда был в черной венгерке, - но сколько ни искал Алексей Иваныч, что в нем могла полюбить Валя, не мог найти. Иногда он отводил от него глаза, старался забыть, что он сидит напротив, старался совсем забыть его и взглянуть на него внезапно, как на совершенно новое лицо...
– нет, ничего, даже страшно: одни тупые углы.
За дымчатым пенсне не видно было только, каковы были глаза Ильи, может быть, он улыбался теперь одними глазами, как умела улыбаться Саша, его сестра? Только Саша улыбалась неопределенно или лукаво, по-девичьи, а он насмешливо...
Стряхивая пепел с папиросы, спросил, как будто между прочим, Илья:
– Вы не знаете, как... вот вы приехали с севера, а были у вас там метели, заносы... Поезда теперь правильно приходят?
– И, видя удивленный взгляд Алексея Иваныча, добавил: - А то мне завтра ехать на север и как раз тоже в Харьков, и надо успеть вовремя.
– Завтра?.. Зачем?.. Нет, вы завтра... не поедете.
– Потому что сегодня умру?
– вдруг рассмеялся Илья.
"Ага, вот оно!" - мелькнуло у Алексея Иваныча, и он непроизвольно поднялся, поглядев.
– Вы сядьте-ка, - сказал Илья весело.
– Я говорю с вами не потому ведь, что боюсь вас, а только потому, что вы будете жить здесь бок о бок со мной, и все между нами должно быть ясно...
– Так что если бы я все выдумал насчет доктора Крылова?..
– Тогда незачем было бы нам здесь и сидеть... Все нужно делать целесообразно и планомерно.
– Почему?.. И что это значит, что вы сказали?
– Плано-мерно и целе-сообразно, - повторил сочно Илья.
– Иначе это будет только потеря времени.
– Потеря времени?.. Значит, вы тоже ощущаете: вот идет мимо меня время... сквозь меня и потом дальше... И ни одного качанья маятника нельзя вернуть... Вы часто сознаете это?
– Что именно?
– Вот оно уходит, - и вернуть нельзя! (Алексей Иваныч сделал рукой свой хватающий жест.) И вы ощущаете это ясно: вот еще нет одной возможности, вот еще нет одной, еще...
Илья налил медленно ему вина и себе тоже, потом сказал:
– Нет, я не о том... Значит, вы придумали насчет Крылова? Я догадался.