Валя-Валентина
Шрифт:
Дочери теперь нет, осмелел он. Даже покрикивать на нее стал.
«Эх! – вздыхает она, с мыслями переключаясь на дочь, – суметь бы дочери до зимы справить обувь».
Надежда у нее только на телке, которая скоро должна отелиться – скоро уже. Может тогда, теленка родившую продадут, а на полученные деньги и справят дочери обувь. Сама она чуть не провалилась со стыда, когда приехала к дочери с очередным огородным продуктом: картошка, лук, морковка. Стояла перед дочерью, краснела, переминая с ноги на ногу. Наваляли, вроде, ей валенки, с подшивками. Ну, куда это годилось. Другие подруги
Однажды дочь ей в слезах даже бросила в лицо, что бросит она этот техникум, если ей не купят сапожки.
– Я, мама, как последняя нищенка здесь. Все смеются. Двадцать первый век на улице, мама!..
Что она ей в ответ могла сказать?.. Тык, мык, и все. Пенсия у нее еще не скоро. Работу, которую она когда-то выполняла, молодняк весь после роспуска колхоза, отправили на мясокомбинат. Даже из области какую-то бумагу получили благодарственную, что район из-за сдачи молодняка на мясокомбинат, перевыполнил план.
А так, сидела дома с детьми. А как старшую дочь сына отправили в школу, с малым дитем от нужды, стала ходить в монастырь, в общество: «Во славу боже».
Странное это было общество. Приходили сюда, и безработные мужики, и вышедшие из тюрьмы, эти несчастные люди. Все они трудились на тяжелых работах в монастыре. Одно только огорчало. За работу они деньги не получали. Их подкармливали, давали даже Х/Б – одежду. В их числе работали и женщины. Получали огородными продуктами, да еще подкармливали их, монастырской жидкой пищей. А в конце дня батюшка, после, разрешал этим женщинам брать в домой несколько пучков лука, моркови, отправлял домой.
В зиму в монастыре, не было работы. Ольга Васильевна в зиму сидела дома. А ближе к весне, у дочери начались каникулы.
Появившись однажды в доме, с порога сразу огорошила.
– Мама, у нас каникулы. Дома поживу. Хорошо?..
Какая же мать выгонит дочь на улицу. Обрадовалась, помогла дочери раздеться. Но ее каникулы, почему-то растянулись потом на долгие месяцы. Она ведь ничего не понимала об этих каникулах. Просто поверила дочь. Спасибо соседке, надоумила ее однажды, прокричав ей через плетень.
– Ольга! – позвала она ей. – Подойди ближе на минутку. Что-то, твоя дочь долго задержалась в каникулах?.. Спроси, спроси. Тут что-то не так. Спроси прямо. Так и этак. – В конце уже, жалобно запричитала. – Ой!.. Тяжко – то стало жить. Ты еще «Во славу боже», все еще ходишь?..
– Еще ведь рано, кума. Сыро еще на улице.
– Оно так. Рано еще. Снег еще не совсем растаял. Но корову вашу видела, с внуком все водите на пойму в каждое утро. Лошаденку вашу тоже видела, тоже тащите туда. Овсы бы ему. Таскает невеста с фермы в кармашках, поди?..
– Стыдись, кума!.. – меняясь в лице, кричит ей, Ольга Васильевна, замахиваясь на нее кулаком. – Поймают, выгонят ее тут же из доярки.
Бежать бы ей сейчас к дочери, но как убежишь, не попрощавшись. Обидеться еще соседка. После еще разнесет сплетню по деревне. После лучше на улицу не выходи.
– Ладно, кума, – отмахивается она от соседки рукою. – Спрошу у дочери. Обязательно спрошу…
И торопливо скрывается в сенях. Еще от волнения прислонясь спиною к стенке, осеняет себя крестом. В конце разрыдалась от тяжелых дум, от разговора соседкой.
Плохая она была. Многие в деревне говорили: «У нее нехорошие глаза. Сглазит еще».
Жила она одна в доме. Сын у нее был, жил в областном городе. Чем он занимался, никто толком не понимал. Наверное, бандитом был. Профессия такая тогда была повсеместно. Приезжал иногда на навороченной машине, напуская на себя непрозрачность, знакомым хвастался.
– Я в городе живу, как жир в масле.
А по матери, деревня же видела…
Недавно, вот. Ольга Васильевна, выкроив у дочери пенсию, выписала из монастырской пилорамы ненужного горбыля. Их все равно отправляли на опилку, или жгли, как ненужный хлам. Вот она уговорила батюшку, чтобы чуть выделили из этого материала на поправку предбанника. В телеге привез сын этого горбыля – сто рублей за них заплатил. Радовалась, когда вместе сыном разгружала из телеги этих горбылей, складывая их возле бани.
– Как только подтает совсем снег, займемся с предбанником, – сказала она тогда сыну.
А то ведь стыдно ей было. Когда мылась в бане, стеснялась выбегать из бани в предбанник голой. И занавесить нечем было этих щелей.
«Теперь, сын подремонтирует» – говорила она, домашним, заранее радуясь.
Но не успели. Соседка ночью все горбыли перетащила на свой огород.
Милицию вызывать?..
Соседка стояла на своем.
– Это поклеп!.. В суд я подам!.. Я знаю законы… сын, в случае поможет. У меня это давно лежат. И ни воровка я вовсе.
Харкнула с обиды на соседку, Ольга Васильевна, ушла от нее восвояси.
Теперь, вот, газа в дом надо проводить. Но нет денег. Хоть ты вешайся. Волком вой. Все равно денег не прибавится. Хотя в сельсовете, ее чуть подбодрили, жалея. Но, а что толку от этих обещаний. Вон и Москва обещает, стыдно ему, что нация его сидит в провинциях в нищете.
– Ольга! – сказали ей там. – Скоро у тебя пенсия. Всего-то ждать каких-то два года. Потерпи как – нибудь. Будешь получать пенсию. Деньги появятся. Да и невеста сына поможет. Проведете тогда этого газа, уж точно.
В дом она вошла тихо. В углу, у окна, потчевала с внуком в обнимку ее дочь, Валентина.
– Валь, ты спишь? – позвала она, сдерживая свое неспокойное дыхание.
– Что, мама, – сонно бормочет она, выпрастывая свою руку от объятия. – Который уже час, мама?.. На улице сыро?.. Тает снег?..
– Тает, дочь. Тает. Вот, ноги подмочила пока по двору бегала. А ты сама как?.. Что-то у тебя каникулы растянулись, доченька?.. Не бросила ли ты случаем свой техникум, дочь?..
В ожидании ответа, она обвела глазами свою жалкую убогую комнату, три, на четыре. Вокруг голых бревенчатых стен, железные кровати расставлены, голландка торчком стоит почти посреди комнаты. Не побелен. Все хотела побелить мелом, но все некогда. Да этот еще странный запах от подпола тянется. Спустится, с лампой керосиновой, пока помнила, но с дочерью надо сначала поговорить. Потом уж, точно, полезет в подпол, прошарит все углы там – кошка у нее недавно пропала. Нет, что она вытворяет?.. Нюни распустила. Плачет, что ли она?..